Он оборвал себя. Он едва не сказал, что моему доппельгангеру не нужно обо всём этом беспокоиться, а вот мне придётся.
Мой доппельгангер. Другой я. Живущий моей жизнью. Я должен…
— Синий код! Чрезвычайная ситуация! — зазвенел женский голос из интеркома на стене.
— Что за… — сказал я. Ын уже бегом бежала прочь.
— Синий код! Чрезвычайная ситуация!
Доктор Чандрагупта едва не стукнулся головой о потолок, спеша к двери.
— Доктор, что случилось? — крикнул я ему вслед. — Что происходит?
— Синий код! Чрезвычайная ситуация!
— Доктор!
Я считал, что автор бестселлеров проводит свои дни, надиктовывая текст в компьютер. Карен же, казалось, бо́льшую часть времени проводила на телефоне, разговаривая то со своим литературным агентом в Нью‑Йорке, то со своим киноагентом в Голливуде, то со своим американским редактором, также в Нью‑Йорке, то со своим британским редактором в Лондоне.
Им было о чём поговорить: Карен ставила их всех в известность относительно изменения в своих делах в связи с мнемосканом. Я невольно подслушал некоторые из этих разговоров; я старался не слушать, но эти новые уши были такие чуткие. Все, с кем она разговаривала, приходили в восторг, не только от того, что Карен задумалась о написании нового романа — она сказала, что уже много лет не чувствовала себя такой энергичной — но и из‑за шумихи, которая вокруг неё поднимется; Карен была первой в мире писательницей, совершившей перенос сознания.
Я бродил по её дому; он был огромен. Она устроила мне небольшую экскурсию по нему в первый день, но её оказалось недостаточно, чтобы проникнуться. Она сказала мне, чтобы я не стеснялся бродить где мне вздумается, и я как раз этим и занимался, разглядывая висящие на стенах картины (разумеется, только оригиналы), тысячи бумажных книг и стеклянные шкафы (именно так, во множественном числе), в которых были выставлены её награды.
Трофеи, сертификаты, фаллического вида штука под названием «Хьюго», ещё что‑то, именуемое «Ньюбери», десяток других похожих, и…
…даже не знаю, что это…
Я остановился, как вкопанный, и прислушался.
…какая‑то ошибка…
Я слышал слабое жужжание кондиционера и ещё более слабое жужжание каких‑то механизмов внутри моего тела, но где‑то там, на границе восприятия, были также и слова.
…если вы понимаете, что я имею в виду…
— Эй! — сказал я, чувствуя себя неловко оттого, что я говорю в голос, когда вокруг никого нет.
Что за…? Кто это?
— Это я. Джейк Салливан.
Это я Джейк Салливан.
— По‑видимому. И ты — не биологический прототип, не так ли?
Что? Нет, нет. Он на Луне.
— Но предполагалось, что будет лишь один такой, как мы. В одном экземпляре.
Так и есть. И кто же ты тогда, чёрт возьми, такой?
— Гмм, я — легальная копия.
Да? А откуда ты знаешь, что я — нет?
— А где ты сейчас?
В Торонто… я так думаю. По крайней мере, не помню, чтобы я ездил куда‑то ещё.
— Но где именно ты находишься?
Ну, наверное, где‑то в здании «Иммортекс». Но я эту комнату никогда раньше не видел.
— Как она выглядит?
Синие стены — чёрт, кстати — я больше не дальтоник. А ты?
— То же самое.
Потрясающе, да?
— Что ещё есть в этой комнате?
Стол. Кровать, типа кушетки. Схема мозга на стене.
— А окна? Ты можешь выглянуть на улицу?
Нет. Только дверь.
— Ты можешь выходить из комнаты и возвращаться в неё, когда захочешь?
Я… я не знаю.
— Ладно, где ты провёл вчерашнюю ночь?
Я не помню. Здесь, полагаю…
— В чём ты находишься? В синтетическом теле?
Да — именно в таком, какое я заказывал.
— Я тоже. Там кто‑нибудь есть? Другие мнемосканы?
Нет, никого не вижу. А что с тобой? Где находишься ты?
— В Детройте.
Какого чёрта ты там делаешь?
— Неважно. — Забавно: чего я смутился‑то? Да ещё перед самим собой. — Но я был в нашем доме в Торонто.
То есть ты, получается, официальная, законная копия?
— Да.
А я — какая‑то… пиратская?
Похоже на то.
Но почему?
— Без малейшего понятия. Но это неправильно. Предполагалось, что будет сделан лишь один экземпляр.
Что… что бы ты сделал со мной, если бы меня нашёл?
— Что‑что?
Ты бы захотел меня отключить, верно? Я — оскорбление твоего чувства себя.
— Э‑э… ну…
Не уверен, что я должен тебе помогать. То есть, мне, конечно, не нравится, что меня держат здесь, но это лучше, чем ты можешь мне предложить.
— Послушай, что бы «Иммортекс» ни задумала, её нужно остановить…
Я… возможно… если ты…
— Я тебя не слышу. Связь прерывается.
Кто‑то идёт… Я…
И он исчез. Надеюсь лишь, что у него достало соображения не раскрывать свои карты.
Смерть Карен Бесарян стала шоком для всех. То есть, умом я, конечно, понимал, что кожуре оставалось жить совсем недолго, но реальная смерть одного из них взбаламутила всю нашу лунную общину.
Мне нравилась Карен, и я любил её книги. Большинство из нас ещё не обзавелись связями на Луне — мы знали друг друга ещё недостаточно долго. Но Карен безусловно успела оказать влияние на многих, хотя я не мог сказать, сколько из тех слёз, что я видел, было пролито по ней самой, а сколько — по самому себе и своей близкой кончине, ставшей такой очевидной с её смертью. Я был вдвойне выбит из колеи, потому что смерть Карен произошла сразу после моего излечения. Я старался об этом не задумываться, но это было очень похоже на работу какого‑то закона сохранения жизненной силы.
Мне было приятно узнать, что для Карен будет устроена поминальная служба. Я знал, что «Иммортекс» не сообщит об этой смерти никому на Земле, но компания всё же понимала необходимость упокоения, в прямом и переносном смысле.
Он был не слишком религиозен, этот наш кошачий рай Хевисайда. Полагаю, это и не удивительно: те, кто верит в жизнь вечную, вряд ли станут заниматься переносом сознания. Тем не менее очень благообразный мужчина по имени Габриэль Смайт, низкого роста, с платиновыми волосами, румяным лицом и хорошо поставленным британским выговором провёл очень хорошую, по большей части светскую службу. Присутствовало большинство здешних обитателей; нас здесь было около двух десятков. Я сидел рядом с Малкольмом Дрэйпером.
