Майкл Суэнвик - Однажды на краю времени (сборник)

– Вон на том острове живет бог, – произнес Тори.

Элин засмеялась:

– Подумайте, как изменилась бы история человечества, если бы он обладал чувством пространства!

Тут Элин прикусила язык: она поняла, что Тори не шутит.

– Как это характерно, – сердито глядя на Тори, сказала Лэндис. – Только атеист может называть ее божеством.

– А как бы вы ее назвали?

– Жертвой технического прогресса. – Она глотнула из кружки. – Господи, какая гадость!

– Эй, друзья! – сказала Элин. – Что-то я вас не очень понимаю.

Тори с грустным видом поскреб в затылке.

– Меа culpa[12]. Ладно, я расскажу вам кое-что из предыстории. Большинство людей думают, что психосхемы – это программное обеспечение для человека. Но это слишком упрощенно. Потому что с машинами мы начинаем с нуля, с чистого, так сказать, листа, а у людей за десяток миллионов лет программирования психики голова уже забита. Итак, до сих пор мы работали с естественными психосхемами. Мы подделывали самые внешние черты: терпение, настороженность, творческие способности – и упаковывали их, как коробки костной муки. Но человеческий мозг обширен и неизведан, и пришло время двигаться вглубь, приступить к фундаментальным исследованиям. Так возник проект «Создатель звезд». Изучение первооснов программирования психики. Мы выделили эти сверхструктуры в интегрированную систему, которая, по нашему мнению, способна к сущностному программированию во взаимнооднозначном соответствии с врожденной субструктурой вселенной и будет полностью соответствовать исходному кирпичику мироздания.

– Заумная галиматья! – Лэндис показала на глиняную кружку Элин. – Пейте. «Создатель звезд» – это эксперимент в области теологии, который придумала ИГФ. Как сказал Тори, это фундаментальное исследование природы человеческого мышления. Синод Ватикана финансирует проект, так что мы можем наблюдать за его осуществлением.

– Чтобы пресечь ересь в корне, – ехидно обронил Тори.

– И это тоже. ИГФ пытается создать набор психосхем, которые вернут человеческий разум к первоначальному состоянию, соотносящемуся в общем мнении с понятием Бога. Скверная теология, но ничего лучшего не придумать. Они хотят сделать математическую модель бесконечности. Как бы там ни было, экспериментаторы составили инструкцию и провели опыт на… Как звали испытуемую?

– Неважно, – быстро ответил Тори.

– Фамилию не помню, а звали ее вроде бы Корал.

Дальше Элин уже слушала вполуха и незаметно разглядывала Тори. Он сидел, широко расставив ноги и уставившись в кружку с шанти. Лицо прорезали глубокие морщины, следы каких-то неизвестных Элин переживаний. «Я не верю в любовь с первого взгляда», – думала Элин. А впрочем, кто знает, во что она теперь верит. От этой мысли бросало в дрожь, и Элин отогнала ее.

– Так что же, эта Корал стала богом?

– Терпение. Так или иначе, испытуемую подключили, стерли прошлые программы, перепрограммировали и проинтервьюировали. Никакой полезной информации.

Тори поднял палец в знак несогласия:

– За один час мы узнали о строении и составе вселенной больше, чем за всю историю развития науки.

– Это был бред сумасшедшего. – Лэндис постучала по колену Элин. – После беседы мы отключили ее психосхему, и, как вы думаете, что произошло?

– Я никогда не умела отвечать на риторические вопросы.

Элин не сводила глаз с Тори.

– Она не отключилась. Она там застряла.

– Застряла?

Тори сорвал травинку и уронил ее на землю.

– Произошло вот что: Корал вошла в состояние, которое можно назвать абсолютным сознанием. Она не только понимала все свои умственные функции, но управляла ими вплоть до безусловных рефлексов. Это также означало, что Корал сама создает собственные метапрограммы.

– Метапрограммирование – это всего лишь заумный термин для обозначения группы функций, при помощи которых мозг способен производить изменения в самом себе, – вставила Лэндис.

– Да. Мы не учли, что ей может понравиться быть богом. Когда мы стали ее депрограммировать, Корал просто пренебрегла нашими указаниями и вернула себя в прежнее состояние.

– Бедная женщина! – сказала Элин, отчасти потому, что знала: от нее ждут сочувствия.

И все же как замечательно чувствовать себя богом! Что-то в душе Элин затрепетало от этой мысли. Она была почти готова признать, что игра стоит свеч.

– Итак, здесь есть женщина, которая воображает себя богом, – сказала Лэндис. – Хорошо еще, что нам удалось замять дело. Если бы до некоторых религиозных невежд на Земле дошли хотя бы слухи…

– Послушайте, – перебил ее Тори. – Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о работе. Я хотел пригласить бывшую пациентку на большую познавательную прогулку.

Элин посмотрела на него непонимающим взглядом:

– Большая прогулка?

Он обвел рукой весь Магритт, от зеленых опорных колонн до серых скал. Обвел жестом собственника. Лэндис недоверчиво посмотрела на него.

– Вам нужна дуэнья, – проговорила она. – Пожалуй, пройдусь-ка я с вами, чтобы чего не случилось.

Элин нежно ей улыбнулась:

– Иди ты в жопу!

Тори жил в решетчатом геодезике, доверху увитом плющом. Молодой человек прошел вперед и нагнулся к пульту.

– Что-нибудь классическое?

– Да, пожалуйста.

Он стал осторожно снимать с Элин комбинезон, и тут заработал голографический проигрыватель, окружив их сочным багрянцем и яркой лазурью, сливающимися в воздухе с цветным стеклом витражей. Элин слегка отстранилась от Тори и захлопала в ладоши.

– Это Шартр! – воскликнула она в восхищении. – Собор в Шартре!

– Гмм…

Тори тянул ее вниз на травяной пол.

Круглое северное окно становилось все больше и больше, пока не заполнило домик, и тогда начало медленно поворачиваться над землей. На нем были ангелы и голубки, короли и пророки, и вокруг центральной розетки сияли золотые лилии. Впечатляющее и непостижимое, пронизанное сумрачным светом, оно наплывом перешло в стрельчатое окно Святой Анны.

Так, одно за другим, по очереди, прошли перед ними все сто семьдесят шесть окон Шартрского собора, сначала неспешно и торжественно, потом все быстрее. Голограмма панорамировала северный трансепт, потом хоры, апсиду и затем верхнюю галерею. После этого камера быстро выхватила страдающего Христа и помещенных в темные углубления западной розетки зверей Апокалипсиса. Их окружали орудия страстей Господних.

Элин раскрыла рот от восторга.

Камера скользила по нефу вниз, показывая окно за окном, один витраж был ярче и величественнее другого, потом она задержалась на вандомском приделе и двинулась дальше. Пока наконец не дошла до старейшего окна – большого витража Богоматери, ослепляющего буйным, первозданным великолепием. По плющу пробежал ветерок, два листка упали сквозь голограмму на Элин и Тори и слетели на землю.

Богородица еще миг стояла перед глазами и потом исчезла, свет погас, краски пропали, их смыл бесшумно хлынувший дождь.

Элин зарылась в траву, опустошенная и ленивая, ей не хотелось двигаться. Лежащий рядом Тори, посмеиваясь, шаловливо щекотал ей ребра.

– Ты любишь меня? А? Скажи, что ты меня любишь.

– Перестань!

Элин схватила его за руки и укусила куда-то в бок, не укусила – просто слегка ущипнула зубами, чтобы пригрозить, а не сделать больно. Язык коснулся его левого соска.

– Эй, послушай, я легла с тобой через полчаса после того, как мы познакомились. Чего ты еще хочешь?

– Чего я хочу? – Он высвободил руки, повернулся и навис над Элин, прижав ее кисти к траве у нее над головой. – Я хочу, чтобы ты знала, – он вдруг заговорил совершенно серьезно, немигающие глаза ярко блестели, – что я люблю тебя. Люблю без всяких «но», без всяких оговорок. Люблю тебя так, что даже не выразить словами.

– Тори, – сказала Элин, – для таких чувств требуется время.

Ветер утих. Ни одна травинка не шевелилась.

– Нет, не требуется. – (Элин стало неловко смотреть ему в глаза, но она не решалась отвернуться.) – Я это чувствую. Я это знаю. Я люблю каждую твою черточку, каждое движение, каждый кусочек твоего тела. Я люблю тебя наперекор времени, назло всем преградам, вопреки возможному. Нам суждено любить друг друга, это уготовано судьбой, и ничто-ничто не может нас разлучить.

Голос его звучал ровно и тихо. Элин не знала, взволновали ее слова Тори или же напугали до смерти.

– Тори, я не знаю…

– Подожди, – проговорил он. – Все еще придет.

Это была долгая ночь. Когда Тори безмятежно уснул, Элин надела комбинезон и вышла.

Она окунулась в мягкую мглу, разреженную сиянием Земли и неярким светом предохранительных фонариков на переходных мостиках сверху. В траве послышался шорох, и чуть не прямо у нее под ногами пробежал занятый ночными поисками еды барсук. Элин побрела дальше.

Необходимо разобраться во множестве вопросов. Скажем, сегодняшний вечер, это неожиданное любовное приключение. Так не похоже на нее, что приходится признать: Элин и в самом деле стала другой и теперь все будет не так, как прежде.