не осталось почти ничего. Старик раздраженно подергал слуховую петлю, висевшую на серой костлявой шее. Затем он расстегнул куртку и разогнул спину. Одинокий, полный скуки и горечи, он ерзал на матово поблескивающих металлических планках скамейки, крутил головой, пытаясь вызвать в себе интерес к мирной идиллии деревьев, зеленой травы и беззаботно играющих детей.
Скамейку напротив заняли трое молодых солдатиков; совсем незагорелые, с бледными лицами, они начали раскрывать коробки со своими завтраками.
Слабое, отдававшее кислятиной дыхание старика замерло в горле. Изношенное сердце часто, болезненно заколотилось, он снова чувствовал себя живым — впервые за много часов. Кое-как всплыв из глубин своего оцепенения, старик сделал мучительное усилие и сфокусировал на солдатах мутный взгляд. Вынув носовой платок, он промокнул усеянное крупными каплями пота лицо, а затем заговорил:
— Хороший денек.
Глаза солдат рассеянно скользнули по странной фигуре.
— Ага, — сказал один из них.
— Хорошая работа. — Рука старика указала на желтое солнце и силуэт города. — Отлично смотрится.
Солдаты не отвечали; все их внимание было сосредоточено на кусках яблочного пирога и чашках с дымящимся черным кофе.
— Все совсем как настоящее, — заискивающе добавил старик. — А вы, ребята, минеры? — спросил он наобум.
— Нет, — мотнул головой один из молодых парней. — Ракетчики.
— А я служил в истребительных. — Старик покрепче перехватил свою алюминиевую трость. — Еще в прежней флотилии Б-3.
Никто ему не ответил. Солдаты перешептывались, поглядывая в сторону, — их заметили девушки, сидевшие на одной из соседних скамеек.
Старик сунул руку в карман куртки и извлек какой-то серый, грязный пакет. Медленно, дрожащими пальцами развернув рваную бумагу, он так же медленно встал, а затем, пошатываясь и неуверенно переставляя подламывающиеся ноги, пересек посыпанную мелкой щебенкой дорожку.
— Хотите посмотреть? — На его ладони лежал блестящий металлический квадратик. — Я получил его в восемьдесят седьмом. Думаю, вас тогда еще и на свете не было.
В глазах молодых солдат вспыхнуло любопытство.
— Ничего себе, — уважительно присвистнул один из них. — Хрустальный Диск первого класса. Вас наградили такой штукой? — вопросительно поднял он глаза.
Старик гордо хохотнул — правда, этот звук больше походил на хриплый кашель.
— Я служил на «Уайнд Гайанте» под командованием Натана Уэста. Меня ведь вырубили только в самом конце, в последнюю их атаку. А так я все время был там, с нашим истребительным отрядом. Вы, наверное, помните, как мы раскинули сеть на всем протяжении от…
— Вы уж нас извините, — развел руками один из солдат. — Мы такие древности не очень знаем. Нас же, наверное, тогда и на свете не было.
— Что да, то да, — согласился старик. — Шестьдесят с лишним лет прошло. Вы ведь слыхали о майоре Перати? Как он загнал их флот в метеоритное облако, как раз когда они сходились для последнего удара? И как Б-третья месяцами сдерживала их? — Он горько, со злобой выругался. — Мы их не пропускали, и нас становилось все меньше. И вот когда у нас осталась всего пара кораблей, они ударили. Они налетели, как стервятники. И все, что попадалось им на глаза, они…
— Прости, папаша. — Солдаты дружно встали, собрали свои коробки и направились к соседней скамейке. Девушки искоса, застенчиво поглядывали на них и нервно хихикали. — Поговорим как-нибудь в другой раз.
Старик повернул и яростно заковылял к своей скамейке. Злой и разочарованный, он бормотал что-то неразборчивое, сплевывал в искрящиеся капельками влаги кусты и пытался хоть как-то успокоиться. Но яркое солнце раздражало, шум людей и машин доводил до бешенства.
Он снова сидел на скамейке, полуприкрыв глаза, скривив бескровные, иссохшие губы в безнадежной и горькой гримасе. Никто не интересуется дряхлым, полуслепым стариком. Никто не хочет слушать его путаные, бессвязные рассказы о битвах, в которых он участвовал, никому не нужно его мнение об использованной в этих битвах стратегии. Никто уже вроде и не помнил войну, чье яростное, всесжигающее пламя все еще пылало в еле живом мозгу старика. Войну, о которой он страстно хотел говорить, — если только удастся найти слушателя.
Вэйчел Паттерсон резко остановил машину.
— Ну вот, — сказал он через плечо. — Устраивайтесь поудобнее. Здесь нам придется постоять.
До тошноты знакомая сценка. Несколько сотен, а то и тысяча землян в серых шапочках и с того же цвета нарукавными повязками. Плотными потоками они двигаются по улице, горланя лозунги и размахивая огромными, издалека заметными транспарантами:
ПЕРЕГОВОРАМ — НЕТ!
ПРЕДАТЕЛИ БОЛТАЮТ МУЖЧИНЫ ДЕЙСТВУЮТ!
НЕ НАДО НИЧЕГО ИМ РАССКАЗЫВАТЬ ПОКАЖИТЕ ИМ!
СИЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ ЛУЧШАЯ ГАРАНТИЯ МИРА!
— Почему мы стоим? В чем дело? — удивленно хмыкнул сидевший сзади Эдвин Ле Марр. Отложив пленки с делами, он близоруко прищурился.
— Опять демонстрация, — устало откинулась на спинку Ивлин Каттер. — Ровно такая же, как и всегда. — Она закурила, всем своим видом выражая отвращение.
Демонстрация была в полном разгаре. Мужчины и женщины, взрослые и школьники, окончившие к этому времени свои уроки, напряженность и возбуждение, горящие ненавистью глаза. У некоторых в руках плакаты и транспаранты, у некоторых — палка, обрезки труб, прочее подручное оружие, вооруженные люди по большей части одеты в нечто вроде полувоенной формы. Прохожие останавливаются на тротуарах, смотрят на колонну, кое-кто к ней присоединяется. Одетые в синее полицейские остановили уличное движение, они стоят с безразличным видом и ждут — не попробует ли кто-либо помешать демонстрантам. Никто, конечно же, и не пытается, дураков нет.
— Но почему Директорат не прекратит такое безобразие? — возмущенно спросил Ле Марр. — Пара бронеколонн покончила бы с этим раз и навсегда.
— Директорат, — холодно засмеялся его сосед Джон В-Стивенс, — финансирует их, организует их, дает им бесплатное время на телевидении. Даже избивает тех людей, которые изъявляют недовольство. Вы посмотрите на этих полицейских — они же прямо горят желанием кого-нибудь избить.
— Паттерсон, неужели это правда? — недоуменно сморгнул Ле Марр.
Теперь искаженные яростью лица были совсем близко, они с обеих сторон обтекали приземистый, сверкающий «Бьюик» выпуска шестьдесят четвертого года. Хромированная приборная доска вздрагивала и слегка дребезжала от тяжелого топота ног по мостовой. Доктор Ле Марр спрятал пленки в металлическую кассету и нервно огляделся по сторонам; втянувший голову в плечи, он очень напоминал перепуганную черепаху.
— А вы-то чего боитесь? — хрипло сказал В-Стивенс. — Вас они пальцем не тронут — ведь вы англичанин. Это мне надо бояться.
— Они свихнулись, — пробормотал Ле Марр. — Все эти идиоты, любители шагать строем и драть глотку.
— Ну зачем же так сразу: «идиоты», — спокойно повернулся к нему Паттерсон. — Они слишком доверчивы, вот и все. Они верят тому, что им говорят, равно как и все мы, остальные. Беда только в том, что им говорят
