Даже в самой империи Уинлока не все шло гладко. Прошлогодний январский «Мир Дантиста» познакомил Буша с неким Норманом Силверстоном. Как утверждал автор статьи, вся Теория Странствий Духа основывалась лишь на нескольких точных фактах и массе предположений и догадок, сделанных еще Фрейдом. Разумеется, никто не отрицал Странствия как факт; однако, по мнению группы людей весьма компетентных, Уинлок трактовал их не так, как следует. Душою этого союза и был Норман Силверстон, в прошлом близкий друг и коллега Уинлока. Силверстон утверждал: да, несомненно, нужно высвободить человеческое сознание из прокрустова ложа мимолетного времени. Однако очень многое еще предстояло открыть и исследовать. Ну разве не доказывает это тот факт, что Странствия таки сильно ограничены — ведь исторические, или населенные, времена пока оставались недоступны!
Сам Силверстон, видимо, был человек нрава сурового и сдержанного. Фотографироваться он отказывался, интервью почти не давал. Правда, изредка он все же встревал в споры и делал заявления, но смысл его речей был столь туманен, что, не понимая, многие просто не воспринимали его всерьез. Но как бы то ни было, Силверстон и его почитатели изрядно пошатнули некогда монолитную глыбу Института, вынув камешек из-под его основания.
С началом всеобщей неразберихи «Мир Дантиста» почил в бозе в компании сотен подобных ему журналов и газет; так что вряд ли где можно было отыскать информацию посвежее.
Однако Буш уже составил для себя примерную картину происходящего, и ему казалось, что он предугадывает грядущие события.
Такое неопределенное состояние не могло долго продлиться. Народы мира должны скоро стряхнуть с себя сонное оцепенение — ведь подобные случаи известны истории. Припомнилось только сейчас: ведь ему уже было знамение о недолговечности Режима генерала Болта. Когда он сидел взаперти в третьем боксе, явилась Леди-Тень — впервые за долгое время. Тогда мозг его был слишком перегружен иным, чтобы придать значение этому визиту. И только сейчас его озарило: та бесплотная тень слегка светилась. Означать это могло только одно: в своем измерении и времени — в будущем — она находилась в открытом пространстве. Значит, здание Института (будет?) срыто в ее время, а значит, сень отеческого крылышка Болта уже не будет на него распространяться. Так-то оно так; но сколько лет может отделять Буша от его призрака-соглядатая? Возможно, что и все пятьсот, а это многовато. Но по крайней мере, можно было надеяться.
Буш обвел глазами приемную, но призрака не увидел. «Верно, все-таки призраки иногда тоже отдыхают, — подумал он. — А может, она — всего лишь игра моего больного воображения? Ведь все механизмы у меня внутри разом вышли из строя и работают каждый в свое удовольствие, а мне остается лишь наблюдать и дивиться».
Но нет, здесь нечто большее. Она была будущим, следившим за каждым шагом Буша из каких-то своих соображений. В этом «настоящем» будущее было повсюду — может, эти люди-тени принимали живое участие в происходящем; и, может, с их помощью все, наконец, встанет на свои места?
Буш поразмышлял еще немного, но это утомило его вконец. Он потихоньку выскользнул из дома, и невидящие глаза повели его куда-то. Он, похоже, совсем потерял способность мыслить здраво с тех пор, как кукловод Франклин привязал ниточки к его рукам и ногам. Жизнь как будто перевернулась вверх дном, и реальность как-то отдалилась. По ночам ему то и дело слышался голос матери.
Он подумал было об Энн, но она казалась такой же полуреальной, как девон, где они встретились. Мысль его метнулась к отцу, но тут ничего нового не наблюдалось. Подумал о миссис Эннивэйл, которую только что мельком увидел, и ему стало не по себе. Она, как говорится, и близко не стояла к той старой вешалке, которую раньше рисовало его воображение. Миссис Эннивэйл была примерно его лет, но держалась весьма бодро. Она была естественна, дружелюбна, приятно улыбалась и, похоже, симпатизировала его отцу. Но уж ему-то (Бушу то есть) не пристало о ней думать.
Идти никуда не хотелось: пустые захламленные улицы почему-то пугали. Буш припомнил, что в старой мастерской был таз с глиной. Может, это как-нибудь увлекло бы его; хотя все искры вдохновения давно угасли.
Когда кусок глины, который он бесцельно мял, начал походить на голову Франклина, Буш бросил эту затею и вошел в дом.
— Как прошел день? — осведомилась миссис Эннивэйл с верхней ступеньки лестницы.
— Превосходно! Утром ходили на кладбище, а в обед я развлекался чтением макулатуры двухлетней давности.
Она усмехнулась, спускаясь.
— Как ты все-таки похож на отца! Кстати, он уснул — лучше его не тревожить. Я сейчас иду к себе захватить кое-что из продуктов — приготовлю пудинг к ужину. Может, составишь мне компанию? Ведь ты еще не был у меня дома.
Буш угрюмо поплелся следом. Домик ее оказался светлым, чистеньким и странно легким. Уже в кухне Буш спросил:
— Почему вы не переедете к отцу, миссис Эннивэйл? Ведь так можно сэкономить на ренте и многом другом.
— А почему ты не зовешь меня Джуди?
— Потому что впервые слышу ваше имя. Отец всегда называл лишь вашу фамилию.
— О небо, какие формальности! Но ведь мы-то не будем вести себя, как на официальном приеме, верно?
Она стояла, опираясь на дверной косяк, слегка улыбаясь, и не сводила с него глаз.
— Я спрашивал, почему бы вам не переехать к отцу.
— А что если меня привлекают мужчины помоложе?
Выражение ее глаз успокоило Буша: нет, он не ослышался. Итак, все было приемлемо и пристойно, говорил он себе. Ее постель свободна, она знает, что ему уезжать на следующей неделе. Его тело все решило само и теперь доказывало разуму, что это замечательная идея.
Он поспешно отвернулся.
— Значит, просто очень мило с твоей стороны заботиться о нем, Джуди.
— Послушай, Тед…
— Ты уже все отыскала? Тогда пойдем к нам, посмотрим, как он.
Он первым направился к выходу, чувствуя себя круглым болваном. Наверное, то же испытывала и она — судя по тому, как она пыталась заполнить пустоту болтовней. Но в конце-то концов… это ведь тоже кровосмешение. Все-таки есть граница, которую даже самый морально разбитый человек не смеет преступить.
Видимо, Джуди Эннивэйл вообразила, что обидела Буша смертельно, потому что с того момента она старалась быть с ним подчеркнуто мила. Несколько раз он пробовал искать убежища — от нее, от обстановки, от себя — в компании глиняного Франклина-полуфабриката, в своей мастерской. И однажды, в день назначенного прибытия фургона, она неслышно прокралась за ним во флигель.
