Мы шли бок о бок, и Фейкс посмотрел на меня. Его лицо, одно из самых прекрасных человеческих лиц, которые мне когда-либо доводилось видеть, было суровым и нежным, словно высеченное из камня.
— В темноте, — сказал он, — там было десять, а не девять. Там был чужой.
— Там, да, там был. Я не мог воздвигнуть барьер, чтобы отгородиться от вас. Вы были Воспринимающим, Фейкс, естественным эмпатом, и, может быть, естественным, очень мощным телепатом. Поэтому вы и есть Ткач — тот, кто может слить, объединить в себе напряжение и стремления группы, обогатить их и довести напряжение до того момента, когда оно прорвет все преграды и вы получите свой ответ.
Он слушал меня с глубоким интересом.
— Как странно смотреть на тайны моей науки со стороны, вашими глазами. Я вижу их только изнутри, как их последователь и ученик.
— Если вы позволите… если будет на то ваше желание, Фейкс, я хотел бы установить с вами телепатическую связь. — Теперь я был уверен, что он являлся естественным Коммуникатором, его согласие и небольшая практика должны были не позволить ему возвести преграды между нами.
— Когда вы это делаете, я могу слышать, что думают другие?
— Нет, нет. Не больше того, что вы делаете, как Воспринимающий. Телепатия — это связь, которую можно устанавливать только по добровольному согласию.
— Тогда почему не говорить вслух?
— Ну, кто-то может и лгать на словах.
— А в этом случае?
— Ни за что.
Фейкс слегка задумался.
— Это наука, которая может вызвать интерес у королей, политиков и деловых людей.
— Когда впервые выяснилось, что телепатия — наука, которой можно обучать, деловые люди повели против нее борьбу, десятилетиями она из-за них считалась вне закона.
Фейкс улыбнулся.
— А короли?
— У нас нет больше королей.
— Да. Я это вижу… Что ж, я благодарю вас, Дженри. Но мое дело воспринимать, а не учить. Я предпочитаю не осваивать искусство, которое может в корне изменить весь мир.
— Но ваше собственное предсказание изменит весь мир и не дальше, чем через пять лет.
Шел дождь, нескончаемый прекрасный дождь геттенианского лета. Мы шли, сгибаясь под ветками хемменов по склону, что вел от Крепости, шли по траве, не разбирая тропок. Меж темных стволов свет тускнел, и только чистая вода капала с пурпурных игл. Воздух был свеж, но тепел и полон шорохов дождя.
— Фейкс, скажите мне вот что. Вы, Хандарраты, владеете тем даром, которого жаждут люди на каждой планете. У вас он есть. Вы можете предсказать будущее. И все же вы живете, как и все мы, остальные… вам все кажется неважным…
— Какое это может иметь значение, Дженри?
— Ну вот. Например, это соперничество между Кархидом и Оргорейном, эта ссора из-за Долины Синотт. Я думаю, что на прошлой неделе Кархид ужасно потерял лицо. Так почему же Король Аргавен не советуется со своими Предсказателями, спрашивая у них, какого курса придерживаться, или кого избрать премьер-министром или что-то еще в этом роде?
— Такие вопросы трудно задавать.
— Не понимаю, почему. Он может просто спросить. Кто будет у меня наилучшим премьер-министром? И исходить из ответа.
— Может. Но он не знает, что означает «быть наилучшим» для него. Это может означать, что избранный человек должен отвоевать долину у Оргорейна, или отправиться в изгнание, или убить Короля, это может означать много такого, чего он сам не понимает и не принимает.
— Он может задать вопрос в более точной форме.
— Да. В таком случае появится очень много вопросов. И даже короли обязаны платить вознаграждение.
— Вы много запросите с него?
— Очень много, — спокойно сказал Фейкс. — Как вы знаете, Вопрошающий платит столько, сколько он может. В сущности, короли могут являться к Предсказателям, но не слишком часто…
— Что, если кто-то из Предсказателей сам почувствует тягу к власти?
— У Обитателей Крепости нет ни рангов, ни положения. Я могу быть отослан обратно в Эренранг в мой кьоремми; что ж, если я уйду, я верну себе и свое положение и свою тень, но с моим умением предсказывать будет покончено. Тогда я могу прийти в Крепость Оргни, уплатить свою плату и получить ответ на свой вопрос. Но мы в Хандарре не хотим получать ответов. Избежать этого трудно, но мы пытаемся.
— Фейкс, боюсь, что я не понимаю.
— Мы приходим сюда, в Крепость, главным образом для того, чтобы понять, какие вопросы не стоит задавать.
— Но вы же Отвечающие!
— Вы еще не поняли, Дженри, почему мы совершенствуемся и практикуемся в Предсказаниях?
— Нет…
— Чтобы продемонстрировать полнейшую ненужность знания ответов на неправильные вопросы.
Я надолго задумался над этим, пока мы шли бок о бок под дождем, под темным покровом Леса Азерхорда. Лицо Фейкса под белым капюшоном было спокойным и уставшим, и свет, мерцавший в нем, погас. И все же он по-прежнему внушал мне благоговение. Когда он смотрел на меня своими чистыми, ясными, откровенными глазами, он видел меня из дали традиции, которой было тринадцать тысяч лет, это был образ мышления, образ жизни столь древний, столь устоявшийся, столь связанный и последовательный, что он давал людям такое чувство уверенности в себе, такую раскованность и понимание, что свойственны только диким животным, тем странным огромным существам, которые спокойно смотрят на вас из дали веков…
— Неизвестное, — мягкий голос Фейкса шелестел в лесу, — непредсказанное и недосказанное — это то, на чем стоит жизнь. Размышления начинаются с невежества, с незнания. Если будет доказано, что нет Бога, исчезнет религия. Не будет Хандарры, не будет Иомешты, не будет ничего. Но если и будет доказано, что есть Бог, все равно не будет религии… Скажите мне, Дженри, что мы знаем? Точно, ясно и неопровержимо — есть хоть что-то, что вы совершенно точно знаете о своем будущем или о моем?
— Что все мы умрем.
— Да. Вот это в самом деле единственный вопрос, на который может быть дан ответ, Дженри, и мы всегда знаем его… Но единственное, что делает жизнь более менее терпимой — это постоянная невыносимая неопределенность: мы не знаем, какая судьба нас постигнет.
Повар, который всегда приходил очень рано, разбудил меня. Спал я крепко, и ему пришлось растолкать меня и крикнуть в ухо:
— Вставайте, вставайте, Лорд Эстравен, скороход пришел из Дома Короля!
Наконец до меня дошли его слова и, приходя в себя, я торопливо вскочил и кинулся к дверям комнаты, за которыми меня ждал посланец — так что свой путь в изгнание я начал голым и глупым, как новорожденный ребенок.
