Эдгар Пенгборн - Дэви

Книга из Былых Времен, которая есть у нас на борту, описывает «ненормальных» людей совершенно по-другому — как больных, которые могут лечиться и иногда даже выздороветь. В этой книге используется слово «психопатический», и упоминаются «ненормальность» или «сумасшествие» как популярные, но неподобающие термины. А сейчас, если вы назовете беднягу «сумасшедшим», это будет значить, что он всего лишь странный, чудной, с тараканами в голове, недотепа. Наша книга из Былых Времен говорит об этих людях без ужаса, но с каким-то состраданием, которое в современном, одержимом нечистой силой мире люди выказывают очень редко — разве что к тем, кто очень сильно напоминает их самих.

В общем, сидя в кустах за частоколом, я ничего не знал о книгах, за исключением той малоубедительной мешанины, почерпнутой в школе, которую уже закончил. Я думал, поступают ли умственные мутанты так, как поступил я… Утешить меня было некому, и я сказал себе: «Не поступают!» Но сомнение бродило где-то в темноте, точно затаившийся черный волк.

С той стороны частокола пели приятным тенором «Ласточку у трубы», аккомпанируя на мандолине. Голос был, разумеется, мужской, он приближался по боковой улице. В Скоаре эту песню начали мурлыкать с тех пор, как несколько лет назад ее принесли сюда Бродяги. Песня повернула мои мысли к Эмии, и я на миг забыл о своих проблемах.

В воздухе висел тяжелый аромат диких гиацинтов, вечер был жарким и таким тихим, что я слышал, как певец откашливается и отплевывается, испортив высокую ноту — а чего, собственно, можно ожидать от тенора, когда у него больше самоуверенности, чем образования?.. Я все это слушал с удовольствием.

Ведь нельзя жить с мыслью, что ты — умственный мутант.

Певец, по всей видимости, пришел на смену стражнику, ибо вскоре я услышал звуки, сопровождающие церемонию смены караула. Сначала старый стражник заорал новому, чтобы тот перестал вести себя, как чертов мартовский кот. После этого раздался торжественный лязг оружия, и началась оживленная дискуссия — о музыке; правильности городских часов; словах капрала; том месте, куда капрал может засунуть свои слова… Потом последовало предложение, чтобы музыкант проделал над собой кое-какие сексуальные действия, что, по моему мнению, было совершенно невыполнимо. А певец ответил, что не может нести ответственность за желание играть и петь. Я тайком подобрался к основанию частокола, дожидаясь окончания церемонии. Наконец, новый стражник затопал по улице, начиная свой первый круг, — без мандолины, поскольку ему пришлось нести копье.

Укус паука мешал мне перелезать через частокол, но я все же справился с этим, не повредив драгоценного груза в своей котомке. Я прокрался по Курин-стрит к «Быку и Железу». В окне Эмии горел свет, хотя в это время она обычно еще не уходила в спальню. Даже не дойдя до хлева, я был готов поклясться, что она там, делает работу вместо меня. Так оно и оказалось. Она закончила поить мулов и повернулась ко мне, приложив палец к губам.

— Они думают, я в своей комнате. Я сказала, что видела тебя за работой, и они поверили. Клянусь, Дэви, я покрываю тебя в последний раз. Тебе должно быть стыдно!

— Вы не обязаны были этого делать, мисс Эмия. Я…

— Не обязана… Ну спасибо! А я-то старалась спасти твою спину от порки! Убирайся от меня, Мистер Независимость!

Я сбросил котомку на пол, моя рубашка распахнулась, и Эмия увидела распухший укус.

— Дэви, дорогой, что это такое?

И вот она щупает мой лоб, и это вовсе не полоумство.

— О, милый, у тебя еще и жар!

— Это паук-шарик.

— Сумасшедший, зачем тебе понадобилось таскаться туда, где водятся эти ужасные твари? Был бы ты поменьше, я бы перекинула тебя через коленку, да задала такого жару, что ты еще долго помнил это!

И она продолжила в том самом духе, который означает лишь доброту и склонность женщин вечно всеми командовать.

Когда она приостановилась, чтобы перевести дух, я сказал:

— Я не филонил, мисс Эмия, — я думал, что у меня выходной.

Ее нежные руки, поглаживающие укушенное место, так взволновали меня, что я задумался, сможет ли моя набедренная повязка скрыть этот факт.

— А теперь признавайся, Дэви, ты никогда не думал, что твое вранье мне и всем другим — это оскорбление святых, но я не расскажу никому, я сказала, что покрыла тебя, но буду набитой дурой, если еще раз это сделаю, а тебе повезло, что сегодня пятница, так что тебя не хватились, и вообще…

С Эмией вечно было так — если ты хотел что-нибудь сказать, приходилось ждать, когда она остановится, чтобы сделать вдох, и быстренько говорить, пока она снова не возобновит ручеек своего красноречия, который не мог остановиться, потому что должен был спуститься с холма, и ведь было еще много всего, о чем можно сказать.

— А теперь ты пойдешь прямо к себе наверх и ляжешь в кровать, а я принесу тебе припарку из листьев мяты, потому как ма говорит, что это самая лучшая вещь на свете от всяких укусов, укусов насекомых, я имею в виду, змея, конечно, совсем другое дело, тут нужен чуток ликера и вонючий камень, но все равно… Ой, фу, что это ты положил туда? — Однако у нее не хватило терпения выслушать мой ответ. — Бери сейчас же свой фонарь, мне он не понадобится, и марш в постель, и нечего здесь шляться.

— Хорошо, — сказал я и попытался поднять свою котомку, чтобы она этого не заметила, но она могла молоть языком и тем не менее быть начеку.

— Милосердный ветер, что это у тебя там?

— Ничего.

— Он говорит ничего и тащит мешок, огромный, точно дом… Дэви, послушай, если ты вляпался туда, куда не должен был, я не могу покрыть тебя, ведь это грех…

— Да нет там ничего, — взвизгнул я. — Все-то вам надо знать, мисс Эмия, это деревянный чурбак, который я нашел в лесу, чтобы вырезать что-нибудь к вашим именинам, если вам так уж непременно хочется все вызнать.