Алекс стоял с разинутым ртом.
— Земля там на небе?
— Не забудь, — стал объяснять Гардт, — что мы поднимались под острым углом [к] поверхности Земли, поэтому мы должны искать Землю сбоку. Искусственная тяжесть, благодаря которой нам кажется, что ось ракеты находится в вертикальном положении, в действительности направлена не к Земле, но от дюз нашей ракеты, которые, хотя и слабее, но все же продолжают работать.
Голова доктора завертелась, словно мельничное колесо.
— Если бы мы поднялись по направлению к Солнцу, то есть днем, — продолжал Ганс, — мы могли бы видеть нашу Землю сбоку. Это было бы великолепное зрелище.
— Почему же ты не вылетел днем?
— Ради удобства земных обсерваторий. Тогда в продолжение всего нашего пути мы находились бы между Землей и Солнцем и не могли бы быть видимы со стороны.[9]
Гардт не отходил от путевой «карты» и предоставил дяде размышлять на свободе. Доктор внимательно смотрел в пространство, пытаясь представить себе, что где-то находится твердая земля. Люди стоят там на твердой почве, спокойно расхаживают, и никому из них не интересно ломать себе голову над тем, где находится центр Земли. Через несколько минут он сказал племяннику:
— Наверно сотни тысяч глаз направлены теперь к нам и следят за убегающей светящейся точкой… Если подумать о бесчисленном множестве озябших ног, о насморках, быть может, об эпидемии гриппа, который распространится завтра там внизу или вверху из-за нас, то, пожалуй, простая вежливость обязывает чем-нибудь ответить на это внимание. А ты поступаешь так, словно мать-земля тебя нисколько не интересует.
— Милый дядя, — сказал Гардт, — указания моих измерительных приборов занимают меня сейчас гораздо больше, чем темная ночь вокруг нашей ракеты. Достаточно будет, если эту обязанность возьмешь на себя ты. Конечно, я говорю не об одних только озябших ногах…
— Кстати: тут даже слишком жарко, — простонал Алекс — Ты не мог бы несколько умерить отопление?
— Этого отопления я никак не могу умерить. Жара идет извне.
— Извне? А я полагал, что в мировом пространстве страшно холодно.
— Безусловно, но эта теплота — результат трения воздуха о внешнюю оболочку нашей ракеты. Мы должны считать себя счастливыми, что бериллиевая оболочка так крепка и устойчива. Впрочем, я могу успокоить тебя и сказать, что эта температура долго не продержится. Она и так уже, кажется, упала… Стенки ракеты остывают.
Гардт крикнул Андерлю, который не успел еще уснуть:
— Какая температура внизу?
— 33 по Цельсию.
— Гм!.. Термометр на верхушке показывает 38°. Распыли, Андерль, немножко жидкого кислорода и открой на короткое время клапан сверх-давления.
Жара действительно была невыносимая, и лишь испаряющийся жидкий кислород несколько умерил ее.
Доктор Александр Гардт зевал вовсю.
— Я ужасно устал, — сказал он, вытирая пот со лба. — Не знаю, почему я так устал: у меня такое ощущение, словно я всю ночь кутил. А ведь мы всего полчаса в пути.
— Ты можешь спокойно лечь спать, дядя, — сказал Гардт, который прекрасно понимал, что усталость вовсе не является следствием одной только жары.
— Пока ты проснешься, все неприятные лишения, которые Земля дарит нам на прощанье, исчезнут.
Зевая и кряхтя, Алекс с трудом забрался по веревочной лестнице в спальную. Белоснежный манящий гамак показался ему величайшим изобретением всех времен. Он не успел раздеться, как впал в глубокий сон.
Гардт остался на своем посту, хотя и он не мог пересилить усталости и слабости и страдал от жары. Но он никому не мог пока доверить наблюдение за измерительными приборами. Он решил набрать опыта для будущих полетов и знал, что малейшая ошибка может привести к роковым результатам.
Время от времени он отводил назад рычаг скорости.
Соответственно с этим уменьшалось действие дюз, ослаблялась искусственная тяжесть, и предметы теряли свой вес.
Гардт мог вполне прекратить взрывание: ракета давно достигла той скорости, которая освобождала ее от притягивающего действия Земли. Но он не решился сделать этого сразу, ибо внезапное прекращение взрывания могло вы вызвать полное отсутствие тяжести. Ему хотелось постепенно приучить себя и своих товарищей к этому, совершенно незнакомому, состоянию, влияние которого на человеческий организм не было изучено.
Правда, его беспокоил чрезмерный расход горючего. Содержимое баков уменьшалось гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Он не мог понять причины, и это тревожило его.
Время шло. Часы показывали, что от начала полета прошел уже шестой час. 70 000 километров пути! Расстояние, вдвое превышающее окружность Земли, отделяло пассажиров ракеты от всего человечества.
Глубокая ночь продолжала окутывать корабль. Земля все еще оставалась невидимой; только далекое, беззвездное пятно на звездном небе указывала то место, где витала наша родина-планета.
— В настоящую минуту работают полным ходом все газетные ротационные машины. Томми Бигхед в эту ночь наверно ни на одну минуту ее сомкнул глаз.
Корабль все больше и больше излучал свое тепло в пространство. Все почувствовали себя лучше и вздохнули свободно.
Инженер улыбнулся, представив себе тот сюрприз, который скоро ожидает пассажиров «Виланда».
Теперь «Виланду» не угрожала никакая опасность, и Гардт предложил Андерлю сменить себя, а сам пошел на короткое время отдохнуть.
Глава 13
В мировом пространстве
Когда Алекс проснулся, в спальной каюте не оказалось на его племянника, ни Андерля. Он схватился сразу за часы.
— Девять часов, — сказал он задумчиво. — Что это: девять утра или ночи?
Он быстро встал и оделся.
Ученый чувствовал себя замечательно легко и хорошо готов был даже прыгать и петь, если бы это подобало солидному ученому. Он сделал несколько прыжков — и забрался по веревочной лестнице в кабину капитана.
Всюду горели электрические огни. Никакого следа дневного света.
— Вот это называется поспать, дядя Алекс! — приветствовал его Гардт. — Нет ли у тебя пролежней?
— Наоборот, я чувствую себя таким свежим и бодрым, словно я за время сна стал лет на десять моложе. Неужели я долго спал?
Гардт показал ему на часы.
— 14 часов 30 минут…
— Теперь я уж совсем ничего не понимаю. Мои часы показывают 9 часов. Твой хронометр — 14 часов 30 минут, а ночь тянется, и конца краю ей не видать…
— Да, милый дядя по фридрихсгафенскому времени теперь, вероятно, 9 часов утра. Но ты переведи лучше свои часы на наше корабельное время. Бессмысленно считать тут время, согласно какому-нибудь пункту земного шара. Мы считаем время с момента нашего старта.
