Девушка внимательно следила за мной, сосредоточенно щурясь. Потом широко раскрыла глаза, оглядела зал, тронула струны и улыбнулась, когда прозвучал глубокий, чистый звук.
Звезды, звезды, тысячи звезд,
Мошек алмазных рой.
Миры, миры, миллионы миров
Вернись, господин мой.
Вернись, вернись, господин мой,
К порогу вернись своему.
Я белые руки к тебе протяну
И снова тебя обниму.
Она протянула руки ко мне, и весь зал содрогнулся от смеха.
8
Я почувствовал, что краснею. Шутка. Я ее не понял, но другие поняли и смеялись надо мной. Интересно, почему она захотела, чтобы надо мной смеялись?
Я все-таки понял, хотя и не сразу. Только я один был одет здесь в черное, и они думали, что я Агент. Напряжение - я подсознательно чувствовал его - росло, натягивало нервы, а смех разрядил его.
Там были пилоты в черно-серебристых одеждах, наемники в разноцветных ярких мундирах, хотя преобладали королевские голубой и оранжевый, - было несколько женщин в светлых облегающих форменках и коротких юбках, ло ни одного угольно-черного Агента.
Девушка вдруг опустила руки. В ее широко открытых глазах читалась немая просьба. Она хотела, чтобы я ушел, и была права, но я не мог двинуться с места. Позади была ночь, и я не мог в нее вернуться. Печально глядя ей в глаза, я едва заметно покачал головой.
Девушка пожала плечами и повернулась к одному из мужчин, сидевших на полу. Они заговорили о чем-то, забыв обо мне.
Сзади нашелся свободный столик, и я подошел к нему, войдя в круг громких и тихих голосов, звона стаканов и музыки. Я сел, а зал уплывал все дальше, и скоро мне стало казаться, что она очень-далеко, и я задумался, смогу ли снова встать.
Прислужник неохотно принес мне стакан светлого вина. Я склонился над ним, а мир вращался вокруг меня. Громкие, грубые голоса окружили меня.
- Молодой? Черт возьми, верно! Чем моложе, тем лучше, поверь мне.
- ...на службе. Фу! Несколько стаканов раз в месяц и сломанный...
- ...но ее старик начал ругаться, понял? Тогда я ему говорю: "Слушай, старик, ты проиграл. Ты ноль, понял? Я могу тебя пришить, понял?" Дал я ему пару раз, и он больше ничего не говорил...
- ...и уехал оттуда с тысячей хроноров, полусотней колец, несколькими часами и тремя бриллиантами, причем самый маленький был с мой ноготь...
- ...это был порядочный человек...
- ...подписать у такого, который много ездит - чтобы не имел ничего, кроме блеска в глазах, - и вот тебе шанс на повышение, деньги, может, даже титул...
- ...жаль, что ты не был в Джорнейс-Энд. Боже, что за город! Почему...
- ...жалел ли я, что уезжаю с Аркадии! И жалела ли об этом она...
- ...мы как раз были внутри, а Капитан...
- ...класс это класс, я всегда это говорил...
- ...и говорю ей: "Детка, за пять хроноров..."
- ...три года, не заходя в порт. Никогда больше...
Скрип отодвигаемых стульев. Женщина вскочила с колен серебристо-черного, стоит тяжело дыша и щурясь возле красно-золотого. Серебристо-черный встает, покачиваясь и грозно размахивая руками, а красно-золотой идет на него, стиснув кулаки. Чьи-то руки хватают их за плечи и усаживают на места. Другая женщина садится на колени серебристо-черного, и он разговаривает с красно-золотым весело, дружелюбно.
Мир вокруг закружился в такт мелодии, чистому девичьему голосу и переливу струн - не сильного голоса, даже не очень хорошего голоса, но, что гораздо важнее - приятного и искреннего. Голос подходил к этим песенкам, и люди слушали его, он заставлял их смеяться и плакать, заставлял чувствовать. Время от времени он отчетливо доходил до меня, несмотря на шум и мои притупившиеся чувства...
В Аркадии я знала одного
И троих в Бранкузи.
До чего ж они похожи,
Хоть и... не снаружи...
- ...вот Капитан и говорит навигатору, вредному такому типу: "Хорошо, но где мы, по-твоему..."
- ...ради денег, понял? Тогда я говорю: "Крошка..."
- ...а навигатор ему: "Пусть меня повесят, если я знаю, где мы". А Капитан говорит...
Звезды всегда свободны,
А люди вечно в неволе.
В тюрьму меня посадите...
Звезды всегда свободны.
Невольник глаза поднимет,
Свободой звезд наслаждаясь...
Я долго смотрел на бледную жидкость в своем стакане, потом поднес его ко рту и выпил. Плохое, тошнотворно-сладкое вино.
- ...ладно, Шустрый, ты выпил, а теперь убирайся и не приходи сюда больше!
Эту фразу повторили еще раз, громче, прежде чем я понял, что обращаются ко мне. Я медленно поднял голову и над огромным оранжево-голубым животом увидел большое небритое лицо, красное от вина и злости.
- Мы не любим таких, Шустрый, - сказал наемник. - Лучше уйди, пока можешь.
Он покачнулся, а может, мне только показалось. Я медленно поднялся, еще не зная, достаточно ли мне не нравится его рожа, чтобы подправить. Где-то внутри чей-то холодный и трезвый голос шептал, что я не выйду отсюда живым, если ударю его. Наконец, я решил, что мне наплевать. Мне не нравилось, как он сплевывал слова, не нравилось это лицо. Я с удовольствием заехал бы по нему.
Кто-то вдруг втиснулся между нами, оранжево-голубого бородача оттолкнули назад, а меня вернули на место.
- Оставь его в покое! - произнес чей-то голос. - Не видишь, что он болен?
- О, Лаури, - наемник жаловался, как маленький мальчик, ты пожалела бы даже бешеную собаку. Но этот...
- Оставь его! - повторил голос. Звонкий, словно колокольчик, и одновременно злой.
Оранжево-голубой исчез. Что-то забренчало - инструмент прислонили к столу. Что-то желтовато-розовато-красно-голубое скользнуло на стул напротив меня.
- Я тебе не больной, - сказал я.
Мои слова прозвучали грубо, более того, они и были грубы. Я сосредоточил взгляд на девушке - вблизи она была красива. Лицо молодое, но голубые глаза глубокие и мудрые. "В таких глазах можно утонуть", - мелькнула у меня безумная мысль. Лаури... Мне нравилось ее имя, и я повторял его про себя.
- Ты болен, - сказала она. - Вот здесь... - Девушка постучала пальцем по голове в то место, где гладкая волна темных волос сбегала на висок. - Но я сказала это для того, чтобы унять Майка, прежде чем ты убьешь его. Он мой друг, а я не люблю, когда убивают моих друзей.
Я разглядывал ее лицо, гадая, что так привлекает меня в нем.
- Я тоже не люблю, когда убивают моих друзей, но они все гибнут, гибнут. И потом ты вдруг видишь, что друзей у тебя нет. Ни одного друга. Это логично, правда? Но если у тебя нет друзей, ты не горюешь, что они гибнут. Логично? Думаешь, я убил бы его?
Она медленно кивнула.
- Да. Тебя уже ничего не волнует. Тебе все равно, будешь ли ты жить или умрешь. И потому такие, как ты, опаснее всех в Галактике.
- И мертвее всех, - с горечью ответил я и отвернулся. Ты права. Пожалуй, я убил бы его. А потом другие убили бы меня. Но в конце концов человек устает убегать. Сначала он бежит и бежит, но потом останавливается и уже не может бежать.
