Может, так оно и было, поскольку московские трассы после питерских всегда вызывали у Игоря легкую дрожь. По крайней мере, в первые сутки. А Игорь не был в Москве месяца четыре. Даже сидя на заднем сидении, он продолжал внимательно наблюдать за тем, что творится на дороге. Илья пытался перестроиться в другой ряд, но его подрезал какой-то изрядно потрепанный «мере». Впрочем, вернее было предположить, что Илья использовал лимит самостоятельных рассуждений, потому-то и замолчал, предоставив возможность вновь говорить Михалычу.
Доктор, пока слушал Илью, беспрестанно кивал, потел, вытирал лоб и подбородок уже совсем мокрым платком.
«Неважно у него и с сердцем», — заключил Игорь, вновь сравнивая толстяка Михалыча с дядей.
Ничто в голосе или в движениях Кирса не выдавало возраста или неважного здоровья. Михалыч же своих болячек уже не скрывал.
— Знакомый Игонина, — продолжал тем временем доктор, сделал ему укол, вытащил, пока никого не было поблизости, из машины, посадил в раскладное кресло и, поставив на траву возле «собеседника» несколько банок пива, устроил художественный беспо-. рядок. Потом дождался, когда «клиент» пришел в себя, и еще немного над ним поработал. Он первоклассный специалист по акупунктуре, поэтому смог легко воздействовать на речевые точки. Глядя в глаза все понимающему, но ничего не способному ответить Игонину, он рассказал тому, что с ним уже сделал и что еще сделать собирается.
— Это твоя личная версия, Михалыч, — сказал Кирс.
— Лично моя, — хитро улыбаясь, согласился доктор. — Но если результаты анализов подтвердятся, можно будет с уверенностью сказать, что так все и было. И тогда я окажусь прав.
Игорь не спросил, о каких анализах идет речь, но Михалыч, заметив вопрос в его глазах, пояснил:
— Повышенное содержание метаболитов эндорфинов, если он работал над человеком, как массажист над куском мяса. А главное — препарат, влияющий на свертываемость крови. Двумя-тремя ударами он сломал Игонину несколько ребер и повредил внутренние органы. То есть вызвал внутреннее кровотечение.
— Которое невозможно было остановить, — кивнул Игорь.
— Если бы его вовремя обнаружили… — развел руками Михалыч. — Но я больше чем уверен, мы бы его не спасли.
Теперь Игорю все стало ясно — именно застывший страх предстоящей смерти он и увидел в глазах мертвого полковника.
— Ну а кто, в таком случае, допер, что в кресле труп?
— Местные пацаны. Вышли прогуляться и заметили, что во все стороны от заснувшего в кресле соседа по даче какие-то бумажки разлетаются. Очень похожие на деньги. Оказалось доллары. И в количестве немалом. Игонин к тому времени уже окоченел. Ребята на всякий случай решили проверить, а не заснул ли он, пихнули жердью и повалили на бок. У одного из пацанов был при себе папашин мобильник, он сначала в милицию позвонил, а затем к отцу на грядку сбегал. Папаша тут же прискакал. Кто-то из любопытных полез в джип Игонина. Открыл дверь, и машина взорвалась. Как ни странно, у любопытного ни царапины, пьян был изрядно. А вот мента, который в тот самый момент подъехал на «газоне» и вылезал из кабины, ранило зеркало отлетело от джипа и проткнуло плечо. После взрыва трава сухая вспыхнула, как порох. Так что полнейший кавардак начался. Труп и стулья потащили подальше от огня, стали спасать баксы, кто пачки хватал из огня, кто отдельные бумажки подбирал. Когда пламя немного улеглось, а раненого перевязали, кто-то трезвый вспомнил, что Игонин расслаблялся на лоне природы в компании высокого черноволосого мужчины средних лет. Сержант, приехавший в первой машине и очень разозлившийся из-за того, что ранили его друга, решил черноволосого изловить. Так что крепко подвыпившие на тот момент обитатели Розово устроили ковбойскую погоню. Затоптали следы, что твое стадо слонов.
— Раньше черноволосого в Розово видели? — спросил Игорь.
— Да, — ответил Илья. — Он практически все выходные в доме Игонина торчал. Последний месяц. Потому-то, когда мимо Игонина и его «друга» проезжали за пару часов до происшествия, ничего не заподозрили.
— Он смотался? — спросил Игорь.
— Да. Прошел вдоль речки до основной трассы, тут по берегу такие плотные кусты, что даже без листьев за ними никого не разглядишь. Остановил машину, шлепнул водителя так, что тот до сих пор в сознание не пришел, и был таков. Машину угнанную обнаружили на Садовом кольце, он ее аккуратно припарковал, а самого и след простыл. Фоторобот составить невозможно — многие соседи игонинского гостя видели, но каждый свое описание дает…
— А откуда баксы? И сколько?
— Илья? — с интересом спросил Кирс. — Сколько собрали?
— Часть все еще лежала в спортивной сумке возле ног Игонина, остальное собрали на склоне и в речке. Подобрали явно не все, но сумма в итоге составила около двухсот шестидесяти пяти тысяч.
— Ни хрена себе! — воскликнул Игорь. — Это чем же он занимался?
— А ты разве забыл, чем он командовал? Продавать ведь можно не только оружие. Под его началом не только археология была, но и Спецархив. Двадцатилетней давности, надо отметить, но я считаю…
— Мы давно за Игониным следили, — вновь без разрешения, как показалось Игорю, включился в разговор Илья. — Он подбирал темноволосому материалы определенной тематики, но вынужден был пойти на подлог, поскольку мы выяснили, что это за материалы, и успели их подменить.
— Вот с ним и рассчитались, — потирая руки, произнес Кирс.
Игорь растерянно посмотрел на дядю. Тот не часто, но временами все же удивлял Игоря своей непредсказуемой то ли жестокостью, то ли бесчеловечностью. Конечно, на то были свои объективные причины. И предателей следует наказывать. Но все же…
Рта раскрыть Игорь не успел — где-то позади, в районе шоссе, прогремел мощный взрыв.
— Разворачивай! — крикнул Кирс и едва не вырвал руль из рук Ильи.
— Но товарищ генерал-майор, — запротестовал Илья.
— Ты разве не понял, что я сказал! — рассвирепел Кирс. Разворачивай, мать твою, немедленно! Там действительно произошло нечто серьезное!
После этих слов Игорь больше не сомневался, что покушение на Кирса явилось некой, пока еще не ясной, мистификацией.
2 апреля, 23:55
Темноволосый сидел за рулем бензовоза и ухмылялся. Как все просто получается! Неужели эти козлы за пятнадцать лет думать и действовать разучились? Обидно и смешно. Обидно за тех, кого готовили к действиям в любых экстремальных ситуациях, за тех, кого разогнали или списали в запас, за тех, кто, как и он, мог сделать практически все, что хотел. А смешно — следить за неуклюжими попытками тех, кто остался.
