— Ладно, поехали, — девчонка храбро села сзади меня. Хорошая девочка, доверчивая. Боится, а себя убеждает — надо о людях думать лучшее, а не наоборот. Лестно было думать, что это у меня физиономия такая — доверие вызывает. Хотя, скорее всего, поверила бы любому — еще не била девчонку жизнь. И не надо.
Ощутил: ее руки подхватили меня, дернули обратно, будто я срывался с обрыва… не очень приятное чувство. Она-то сама ничего не подозревала. И не поняла, наверное, почему я откинулся назад, ближе к ней — живое тепло удерживало, не канатом — ниточкой. Пока хватало и ниточки.
Мы поплелись по дороге… я рад был бы ехать быстрее, особенно сейчас; если на полном ходу мотоцикл исчезнет… или еще хуже — я заберу с собой эту девочку.
Поворот, дорога у самого склона, можно рукой коснуться его глинистого бока. Десять лет назад здесь засыпало дорожного рабочего, наверху до сих пор стоит столбик-памятник. Не видно снизу, да еще в густых сумерках.
Синий огонек впереди — переезд.
— Слезай, — я остановил Ромашку. Обернулся к парнишке — тот, запыхавшись, догонял нас.
— Вон на тот огонек. Дорога прямая, сразу за ним — старинная водокачка. За ней — Колодцы. Всё! — мне показалось, последнее слово я выкрикнул. Но они не расслышали, кажется. В ушах противно шуршало и шелестело. Ромашка рванул с места — прямо рысак породистый. Меня приподняло, с размаху бросило на стену, в глаза хлынул поток снежинок.
Очнулся я на своей лежанке в сарайчике. Силуэт Адаманта маячил в дверях.
— Так и рождаются страшилки-легенды трассы, — произнес он, не оборачиваясь.
— Я не успел?
— Скрыться от них? Успел. Но растворение в воздухе было бы драматичней. А ты не думал, что может получиться не столь изящно? Что твое соскальзывание сюда попросту остановит детишкам сердце, к примеру? Не от страха, что ты. Законов физики, пусть иной, чем проходят в школе, никто не отменял. Даже для двоечников.
— Я мог просто уехать, — пробормотал я, чувствуя, что вот-вот, и начну оправдываться. — Но ты, интересно, хоть раз оставался один среди холмов ночью? Заблудившись?
— О да, — он небрежно поправил рукав, смахнул с воротника очень большую снежинку. — Я же тебя не привязываю. Делай, что считаешь нужным. Но, ради всего святого, думай хоть иногда о последствиях! Сеанс промывки мозгов закончен, — Адамант шагнул в метель, не обернувшись.
Уже давно во мне рос не то стержень, не то стебель. И вот — переломился. Я понял, что хочу к Нике. Не могу больше прятаться. Эта девчонка на трассе, спутник ее нелепый… хороший мальчишка, похоже. Они ехали вдвоем, рядом, будто на тандеме, в темноту — вдвоем… Я не хочу тянуть за собой во тьму Нику, но просто побыть рядом с ней — разве страшное преступление? Почему я бегаю от той, что люблю?
Я не думал о слежке. Только о Нике.
Мне хотелось ощутить ее ладони в моих, услышать ее голос — звонкий, когда смеялась, и грудной, когда злилась или обижалась. И пусть больше мы не увидимся… потому что она будет расспрашивать, а я не смогу солгать. Она не поверит… а если поверит, будет куда страшнее.
* * *
Лаверта
— Он сказал только, что нашел коралловую веточку. И сломал прямо там, на раскопе… вернулся с пустыми руками. Вообще-то про пустые руки я уже говорил…
— Айшан, нас интересует не то, что привез Микеле, а то, что могли привезти и скрыть остальные участники экспедиции. Что это «нечто» было, данные есть. Вы умеете, как говорят, видеть суть — скажите, ваш друг разговаривал с вами искренне? Он действительно ничего не знает?
— У меня сложилось впечатление, что знает, — медленно, нехотя отозвался Айшан. — Что он… может быть, он и тогда о чем-то догадывался, а сейчас прекрасно понимает, как обстоят дела.
— Значит, лучший друг просто водит вас за нос.
— И правильно делает! Если он догадался… — Айшан прикусил язык. Собеседник укоризненно посмотрел на молодого человека.
— Очень плохо, если догадался. В ваших же интересах не допускать неосторожности.
— Знаю… — Айшан слегка сжал пальцы, чугунные перила будто приклеились к ним.
— Всего доброго, — собеседник старомодно поклонился слегка и зашагал прочь — почти сразу его догнала машина, дверца распахнулась, человек исчез, будто и не садился в машину, а растворился подле нее. Айшан отвернулся и долго смотрел на воду — от серебряно-золотой ряби заболели глаза, и не понять было, то ли река играет с солнцем, то ли мальки рыб — с поверхностью реки и осенним воздухом.
* * *
У подъезда пристроилась кошка, пятнистая, сосредоточенно лизала заднюю лапу. Хорошая кошка… голову подняла, прищурилась, наверняка раздумывая, стоит ли перебегать мне дорогу или так пропустить. Милостиво отвернулась и вновь принялась за умывание — а я шагнул в открытый подъезд, не пытаясь снизу набрать номер квартиры. Зачем заранее предупреждать?
Форточка в спальне открыта, Ника дома.
Я не смог позвонить — постучал. Резкого звука не вынес бы, а у Ники дверь деревянная, если слегка побарабанить пальцами, отзывается гулко и сухо. Дверь распахнулась — наверное, Ника узнала голос Ромашки — и мы оказались друг напротив друга, как половинки в зеркале: сам человек, и его отражение.
Не меньше минуты молчали, и я все больше чувствовал — зеркальная стенка непреодолима.
Но Ника посторонилась, сказала:
— Входи.
На ней был розовый халатик, волосы Ника собиралась заплетать — в руке поблескивала заколка. Ника почти не дышала, а я все равно слышал — сердце ее колотится, и задержка дыхания не помогала. И каждый нерв на лице был напряжен, а вовсе не спокойное приветливое равнодушие отображалось на нем… плохо получается задуманное.
Но я понимаю… как иначе встретить?
А сам бы я — как?
А вот так. И плевать на «девушке положено обижаться», и на то, что у Ники есть все основания, еще как есть… счастье, что не она на моем месте, что она — живая, теплая, настоящая.
Обнимать ее, чувствовать под руками острые плечи, зарываться лицом в распущенные волосы — как в охапку пушистых одуванчиков, чувствовать, как дыхание щекочет твои щеку и ухо… Запах ее духов, горьковатый, едва уловимый — хвойный лес и свежескошенный луг…
Ника, Никуша…
Она отвечала на поцелуи, лихорадочно, пальцы ее с острыми ноготками вонзались в мою кожу, будто Ника хотела разорвать меня на кусочки и не отпускать никогда. Мокрые щеки, прядки, прилипшие к ним. Мы так и не продвинулись дальше коридора; он, такой тесный обычно, стал очень просторным. Нам никуда не было надо, разве что перемешаться друг в друге, как мешается слитая в одну посуду вода.
