— Но что плохого в том, чтобы стать членом общества и выполнять свою задачу? — возмутился Эрик.
Он спохватился и попытался перевести в шутку этот дурацкий психотерапевтический сеанс, перевести разговор на более простой предмет, привычный и бытовой, в районы, ясно определенные в его уме, когда он наблюдал ее чистую голую бледно-зеленую грудь, мерцающую, как телевизор, люминесцентным светом.
— Это подло, — сказала Кэт. При этих словах внутри что-то сломалось.
Такое же чувство Эрик испытал сейчас, рассказывая Молу о той встрече. Казалось, Молинари услышал его безмолвный стон, потому что молчаливо кивнул в ответ.
— Так ты прячешься от людей, — продолжала Кэт. — Взять хотя бы меня.
И тут, видимо, пожалев его, она сменила тему, за что он был признателен ей. Но почему их разговор так обеспокоил Эрика, оставил рубец в душе?
Позже, когда они поженились, первым требованием Кэт стало, чтобы он держал свою коллекцию подальше от их семейной жизни, в рабочем кабинете, и чтобы ей не попадалась на глаза ни одна из кассет. «Твоя коллекция раздражает меня», — заявила жена, но ничего не объяснила.
Однажды вечером, ощутив сосущую тоску и пустоту в душе, он понял, что соскучился по старику Винтерсу, и захотел поставить одну из кассет.
Кэт выразила недовольство.
— Но почему? — удивился Мол.
Эрик не знал, что ответить. Он понятия не имел и до сих пор оставался в неведении, что с ней стряслось.
Случай оказался первой ласточкой, дальше пошло хуже. Основной ошибкой Эрика в семейной жизни и в обращении с женщинами было то, что он не предвидел последствий. И у него имелась потаенная мечта овладеть когда-нибудь способностью заглядывать в будущее.
Благодаря стараниям Кэт, ее недюжинной энергии, Эрик поступил на службу к Вергилию Аккерману. Тогда он был ей благодарен — каждый на его месте чувствовал бы то же самое. Его основные амбиции были удовлетворены — он состоялся.
Средства, которыми он достиг нынешнего положения, не смущали Эрика: жена часто играет роль лифта, обеспечивая головокружительный взлет там, где другим в течение долгих лет приходится одолевать этаж за этажом. И наоборот, муж тоже бывает большим подспорьем для супруги. И все-таки...
То, что Эрику казалось естественным, странным образом задевало Кэт. Хотя идея пропихнуть его к Вергилию принадлежала ей.
— Так это она устроила вас сюда? — Мол нахмурился. — И после того как помогла, стала этим же попрекать? Ну что ж, пожалуй, картина достаточно ясна.
Джино прикусил губу, лицо его помрачнело.
— И вот однажды ночью... когда мы улеглись... — Эрик замялся: все-таки это было чересчур приватно. К тому же совершенно омерзительно, ужасно неприятно пересказывать.
— Я хочу знать, — не отступал Мол. — И все остальное. Сказав «А», говори «Б».
Эрик пожал плечами.
— В общем, она сказала нечто насчет стыда за то, что мы живем. «Стыдом» она, конечно, назвала мою работу.
Лежа в постели, нагая, с волосами, разбросанными по плечам (в те дни они у нее были длиннее), Кэт заявила:
— Ты женился на мне, чтобы получить работу. Ты ничего не стараешься сделать сам. А мужчина должен выбирать свой путь в жизни.
Глаза ее тут же наполнились слезами, и она уткнулась в подушку, рыдая — или изображая рыдания.
— Не стараюсь? — ошеломленно повторил он.
— Подняться выше, найти работу лучше — вот что она имела в виду, — вмешался Мол.
— Но мне нравится именно то, чем я занимаюсь!
— Ты просто неудачник, который утешает себя тем, что у него есть! — сказала Кэт. Затем, не переставая всхлипывать, добавила: — И в постели ты просто ужасен.
Эрик выскочил из постели, в которой его назвали неудачником и неумехой, и бодрым шагом ушел в гостиную где, посидев некоторое время, перешел в кабинет и поставил кассету драгоценного Джонни Винтерса. Некоторое время он смотрел, как Джонни примеряет одну шляпу за другой и становится совершенно иным человеком под каждой из них. И тут...
В дверях появилась Кэт. Она не потрудилась одеться и стояла в чем мать родила, с зареванным злобным лицом.
— Ну как? — издевательски спросила она.
— Что «как»? — он нажал на пульте кнопку «пауза», останавливая запись.
— Ну как же, это ведь кассета, которую я испортила.
Эрик смотрел на жену, не веря своим ушам.
— Пару дней назад я сидела дома одна, было скучно, и я поставила твою кассету, — дерзко заявила Кэт, с отвращением глядя на мужа. — Я сделала все правильно, в точности как ты показывал. Но в ней что-то сломалось. Хрустнуло.
— Хрустнуло? — переспросил Эрик потерянным голосом.
— Да. И потом на ней что-то стерлось. Наверное, я что-то не то нажала.
Мол хмыкнул:
— Надо было сказать: «Ничего, дорогая, подумаешь, какие пустяки».
Эрик знал, что так надо было поступить. Но вместо этого севшим голосом переспросил:
— Что за кассета?
— А, я не помню, — махнула она рукой.
Эрик повысил голос, теряя контроль над собой:
— Какую, черт побери, кассету ты испортила?!
Он бросился к полке, где стояла коллекция. Схватил первую коробку, открыл и вставил кассету в видеомагнитофон.
— Я знала, что кассеты значат для тебя больше, чем я, — всхлипнула Кэт.
— Скажи мне, какая кассета! — заорал он.
— Большая и толстая!! !
— Так она и сказала, — задумчиво пробормотал Мол — Еще бы, женщина с характером. О-очень умная дама. Чертовски умная.
— Нет, — срывающимся голосом бросила Кэт в лицо Эрику. В глазах ее светилась ненависть. — Если тебе интересно, я рада, что все так случилось. Мне доставило большое удовольствие испортить твою кассету. Знаешь, что я собираюсь сделать в дальнейшем? Уничтожить их все, одну за другой.
Эрик тупо уставился на жену.
— Так тебе и надо, — сказала Кэт. — За то, что ты все время прячешься и не отдаешься мне полностью. Ты как будто бережешь себя, как суслик, при всяком случае кидающийся в нору. Посмотри на себя, ты близок к истерике! У мальчика сломали любимую игрушку! Бедный, он без нее не сможет жить!
— Но записи мое хобби, я этим занимаюсь всю жизнь, — попытался объяснить он.
— Как ребенок, который печет куличи в песочнице, — прокомментировала Кэт.
— Пойми, их не восстановить. У меня единственные в мире копии этих фильмов. Уникальная запись с шоу Джека Паара!
— И что дальше? Знаешь, Эрик, почему ты любишь смотреть мужчин по телевизору?
Фраза была двусмысленной. Мол прыснул, но Эрику было не до смеха.
