Лошадь медленно подняла голову. Толпа зашевелилась, факелы трещали. Рыцарь с видимым усилием выпрямился в седле и опустил копье. Я стоял во дворе, как любопытный зритель, и не подозревал, чем все это кончится.
Неожиданно рыцарь крикнул что-то, и, хотя голос его прозвучал в ночной тишине громко и ясно, потребовалось некоторое время, чтобы я понял смысл сказанного. Копье уперлось в бедро рыцаря, выровнялось. Лошадь поскакала галопом, прежде чем смысл сказанного дошел до меня.
— Колдун! — закричал он. — Грязный язычник, защищайся!
Я понял, что он имеет в виду меня. Его лошадь скакала прямо на меня, а у меня, видит бог, не было охоты защищаться.
Если бы у меня было время, я бы убежал. Но у меня его не оказалось. Более того, я застыл на месте, пораженный безумием происходящего.
В течение нескольких секунд, показавшихся мне часами, я стоял как зачарованный, смотрел, как ко мне приближается блестящее острое копье. Лошадь больше не шаталась, она скакала с неожиданной скоростью, а рыцарь скрежетал своими латами, словно локомотив.
Копье было в нескольких футах от меня, и я наконец обрел способность двигаться. Я отпрыгнул в сторону. Копье пролетело мимо. Вероятно, рыцарь утратил контроль над ним или лошадь споткнулась, но, во всяком случае, копье подлетело ко мне, а я резко оттолкнул его в сторону.
Острие воткнулось в землю. А рыцарь неожиданно упал с седла, зацепившись о рукоять копья. Лошадь резко остановилась, а копье, распрямившись, подбросило беспомощного рыцаря. Он описал в воздухе дугу и грохнулся вниз лицом в дальнем углу двора. Послышался гулкий железный лязг.
Толпа корчилась от хохота. Некоторые согнулись пополам, прижав руки к животу, другие катались по земле, обессилев от смеха.
А по тропе тащился вислоухий осел, на котором сидел оборванный человек, чьи ноги едва доставали до земли — бедный терпеливый Санчо Панса снова спешил выручить своего хозяина Дон Кихота Ламанчского.
А те, кто продолжал веселиться, я знал это, пришли, чтобы поиздеваться, полюбоваться на это пугало, хорошо зная, что его бесконечные приключения дадут им прекрасную возможность позабавиться.
Я обернулся к гостинице: никакой гостиницы не было.
— Кэти! — закричал я. — Кэти!
Ответа не было. На дороге веселящаяся компания все еще каталась от хохота. В дальнем углу бывшего двора гостиницы Санчо Панса слез с осла и мужественно, хотя и безуспешно, пытался перевернуть Дон Кихота на спину.
Гостиница исчезла, не было следа ни Кэти, ни гостиницы.
Откуда-то из леса, ниже по склону холма, послышался резкий смех колдуньи. Я подождал, хихиканье повторилось. На этот раз я определил направление и побежал по склону. Пробежав несколько ярдов по расчищенному пространству, которое служило двором гостиницы, я очутился в лесу. Корни цеплялись мне за ноги, ветви царапали лицо. Но я продолжал бежать, вытянув руки, чтобы раздвинуть ветви в сторону. Передо мной продолжало раздаваться хихиканье.
Если только я поймаю ее, обещал я себе, я сверну ее тонкую шею, или она скажет мне, где Кэти. Но в то же время я знал, что у меня мало шансов догнать ее. Я споткнулся о булыжник, упал, вскочил и продолжал бежать. А передо мной, не приближаясь и не удаляясь, звучало хихиканье колдуньи. Я налетел на дерево: вытянутые руки спасли меня.
Я мог бы разбить себе череп, но почувствовал, что ушиб руки.
Наконец зацепившись за какой-то корень, я полетел по воздуху, но приземлился мягко на краю мелкого болота. Я упал на спину, с головой погрузился в тину, сел, откашлялся, отплевываясь, потому что нашатался гнилой болотной воды.
Я сидел не двигаясь, зная, что потерпел поражение. Я мог бы гнаться за этим хихиканьем по лесу миллионы лет и все же не догнал бы колдунью. Ибо мир этот таков, с ним не может совладать ни один человек. Здесь человек общается с миром фантазий, и никакая логика ему не поможет.
Я сидел по пояс в грязи и воде. Над головой у меня раскачивался рогоз, слева раздался какой-то шум… Мне показалось, что это лягушка прошлепала по тине. Потом я разглядел слева от меня, меж деревьев, свет и медленно встал. Грязь стекала у меня с брюк и гулко шлепалась в воду. Даже стоя, я не мог ясно разглядеть свет, так как стоял по колено в грязи, а рогоз был выше моей головы.
С некоторым трудом я направился в сторону света. Идти оказалось нелегко, грязь была глубокой и вязкой, а стебли рогоза и других болотных растений еще больше замедляли мое продвижение. Я медленно брел вперед, с трудом прокладывая путь среди густой растительности.
Грязь и вода стали мельче, стебли рогоза тоньше. Я увидел, что свет идет откуда-то сверху. Я попытался вскарабкаться на берег, но он оказался очень скользким. Чуть-чуть приподнявшись, я стал скользить назад, и в этот момент как бы ниоткуда появилась большая коричневая рука. Я ухватился за нее и осознал, что пальцы ее крепко сжали мое запястье.
Посмотрев вверх, я увидел того, кому принадлежала эта рука. Рога были на месте и торчали изо лба. Тяжелое, грубое лицо хранило хитрое выражение. Белые зубы сверкали в улыбке, и в первый раз я понял, что испугался.
И это еще не все. Рядом, на кромке берега, сидело остроголовое существо. Увидев меня, оно в гневе начало подпрыгивать и заверещало:
— Нет! Нет! Не два! Только один! Дон Кихот не в счет!
Дьявол рывком вытащил меня на землю и поставил на ноги. Я увидел на земле лампу, и при ее свете мне удалось разглядеть, что Дьявол коренаст, чуть ниже меня, но широк и несколько толстоват. На нем не было никакой одежды, кроме грязной набедренной повязки, над которой нависал толстый живот.
Судья продолжал визжать:
— Неправильно! Этот Дон Кихот глупец! Он никогда и ничего не делает правильно. Сражение с Дон Кихотом — это не настоящая опасность…
Дьявол повернулся и взмахнул ногой. Раздвоенное копыто сверкнуло в блеске лампы. Пинок прервал Судью в середине фразы и отбросил его в сторону. Его вопль закончился громким всплеском.
— Теперь у нас есть немного свободного времени, — сказал Дьявол, обращаясь ко мне, — хотя это паразит очень навязчив и, конечно, скоро снова будет тут. Мне кажется, — добавил он, быстро переключаясь на другую тему, — что вы немного испугались.
— Я окаменел, — признался я.
— Довольно сложная проблема, — объяснил Дьявол, размахивая хвостом с кисточкой, чтобы подчеркнуть свое затруднение, — в каком виде появляться, когда имеешь дело с человеком. Вы, люди, придали мне столько обликов, что никто теперь не может сказать, какой из них наиболее эффективен. Я могу принять любой вид из приписываемых мне, если вы предпочитаете что-нибудь другое. Хотя должен признать, что облик, в котором вы меня сейчас видите, наиболее мне удобен.
