отчетливо; интересно, подумал я, отчего действие тампонов с анестетиком на мои слуховые нервы иссякло так быстро. Однако же все это были слишком тривиальные мелочи по сравнению с тем ошеломительным фактом, что я нашел Энгарта и Эббонли; и что они, как и я, сумели выжить в неземном экстазе Пламени.
– Но где мы? – спросил я, обменявшись приветствиями. – Должен сознаться, я совершенно не в состоянии понять, что произошло.
– Это называется Внутреннее Измерение, – объяснил Энгарт. – Мы в более высокой сфере пространства, энергии и материи по сравнению с той, куда попали из Кратер-Риджа; и единственный вход сюда – сквозь Поющее Пламя в городе Идм. Внутреннее Измерение рождается из огненного фонтана и поддерживается им; а те, кто бросается в Пламя, таким образом возносятся на этот высший план вибраций. Для них внешних миров более не существует. Сама по себе природа Пламени неизвестна, помимо того, что оно есть источник чистой энергии, источаемый центральной скалой в основании Идма и истекающий за пределы разумения смертных силой своего собственного горения.
Он помолчал и, казалось, пристально вгляделся в крылатых существ, что по-прежнему стояли бок о бок со мной. Потом снова заговорил:
– Сам я провел здесь не так много времени и не успел разузнать многого; но кое-что я все-таки выяснил; к тому же мы с Эббонли установили телепатическую связь с иными созданиями, прошедшими сквозь Пламя. Многие из них не владеют устной речью, не имеют и органов речи; и сами методы их мышления в основе своей отличаются от наших за счет принципиально иного пути развития и различных условий обитания в тех мирах, откуда они явились. Однако же мы сумели обменяться кое-какими образами… Те существа, что пришли вместе с вами, пытаются мне что-то сообщить, – прибавил он. – Похоже, что вы с ними – последние пилигримы, которым суждено было войти в Идм и достичь Внутреннего Измерения. Правители Внешних Земель объявили войну Пламени и его хранителям, оттого что столь многие их подданные повиновались манящему зову поющего фонтана и исчезли в высших сферах; ныне их воинства окружили Идм и разрушают укрепления города огненными лучами своих ходячих башен.
Я поведал ему о том, что видел. Теперь мне сделалось ясно многое, что до тех пор оставалось непонятным. Он серьезно выслушал меня, затем сказал:
– Давно уже приходилось опасаться, что рано или поздно подобная война будет начата. Во Внешних Землях бытует немало легенд о Пламени и о судьбе тех, кто подчинится его призыву; однако истина неведома никому, а догадываются о ней лишь немногие. Немало тех, кто, как и я, верит, будто в конце ждет уничтожение; и даже некоторые из тех, кто догадывается о существовании Внутреннего Измерения, ненавидят его за то, что оно манит праздных мечтателей прочь от мирской реальности. Оно рассматривается как смертоносная и вредная химера, либо поэтические грезы, либо нечто вроде опиумного забвения… Нам предстоит поведать вам еще тысячу важных вещей: и о самой внутренней сфере, и о законах и условиях бытия, которым мы подвержены ныне, после того как все составляющие нас атомы и электроны распались и перестроились заново в Пламени. Но пока что говорить об этом нет времени, ибо очень может статься, что всем нам грозит серьезная опасность: существование самого Внутреннего Измерения, а стало быть, и наше собственное, находится под угрозой из-за вражеских сил, уничтожающих Идм. Иные утверждают, что Пламя неуничтожимо, что его чистая сущность устоит перед выстрелами гнусных лучей и источник его вне досягаемости зловещих молний Внешних Владык. Однако же большинство страшатся катастрофы и ожидают, что когда Идм сровняют до скального основания, исчезнет и сам источник… Итак, по причине этой неотвратимой опасности нам не следует медлить долее. Есть путь, которым возможно проникнуть из внутренней сферы в другой, более далекий космос во второй бесконечности – космос, неведомый ни земным астрономам, ни астрономам планет подле Идма. Большинство пилигримов, пробыв тут какое-то время, отправляются затем дальше, в миры этой иной вселенной; чтобы последовать за ними, мы с Эббонли ждали только вашего прихода. Нам надобно спешить и не медлить более, а не то рок настигнет нас.
Пока он говорил, два бабочкоподобных существа, похоже, передоверив меня заботам моих товарищей-людей, взмыли ввысь в алмазном воздухе и ровными, плавными взмахами крыльев поплыли над райскими пейзажами, чьи дали терялись в сиянии. Энгарт и Эббонли встали пообок меня; один подхватил меня под руку справа, другой слева.
– Попытайтесь представить, как будто летите, – сказал Энгарт. – В здешней сфере можно летать и левитировать усилием воли; скоро вы научитесь. Однако мы будем направлять и поддерживать вас, пока вы не привыкнете к новым условиям и не сможете обходиться без помощи.
Я повиновался его наставлению и вообразил, что лечу. Я сам удивился, насколько отчетливой и правдоподобной вышла эта воображаемая картина, и еще более изумился тому факту, что она немедля воплотилась в жизнь! Почти без усилий, с тем именно чувством, какое испытываешь, летая во сне, мы трое взмыли над искрящейся самоцветами землей, легко и стремительно возносясь к небесам в мерцающем воздухе.
Любые попытки описать пережитое мною заведомо тщетны: казалось, мне открылся целый спектр новых ощущений вкупе с соответствующими им мыслесимволами, для коих нет слов в человеческой речи. Я был уже не Филип Хастейн, а нечто иное, нечто большее, более могучее и свободное, и отличался от себя прежнего не менее, чем отличалась бы личность, развившаяся под влиянием гашиша или кавы.
Сильнее всего были безграничная радость и освобождение, сопровождаемые чувством, что нужно торопиться, спешить, дабы вырваться в иные миры, где эта радость пребудет вечной и неуязвимой. Визуальные впечатления от полета над огнистыми, осиянными лесами отмечены были острым эстетическим удовольствием, настолько же сильнее обычного удовольствия, производимого приятными видами, насколько формы и краски этого мира превосходили возможности обычного зрения. Каждый из сменяющихся образов был источником подлинного экстаза; и экстаз нарастал по мере того, как весь ландшафт вновь становился ярче, наливаясь тем же ослепительным, переливчатым сиянием, в котором я узрел его впервые.
Мы вознеслись весьма высоко. Под нами простирались бессчетные мили лесного лабиринта, просторные пышные луга, роскошные изгибы холмов, здания, подобные дворцам, и воды, чистые, точно девственные озера и реки Эдема. Все это как будто трепетало и пульсировало, точно единый, живой, лучезарный, эфирный организм; и волны сияющего восторга передавались от солнца к солнцу в небесах, переполненных светом.
В полете я через некоторое время вновь заметил это частичное притухание света, это сонное, дремотное омрачение цветов, за которым последовал очередной период экстатического воссияния.
