— Дубовость в квадрате! — чмокнул губёшками Степан. — И что, я не смогу? Мощи не хватит бабу с киндером нарисовать по теперешним обмерам? Эти вон чего вытворяли! — Степан полчаса как вывалился из сикстинской капеллы, очумев от качества. — Я немошь бледная, бляднее не бывает?!
За степановой спиной прошептало:
— Не оборачивайся. Ты всё равно знаешь кто я. Давай заключим очередной договор. Не нарисуешь — душу мне.
Степана перекосило.
— Надеешься, не нарисую? Да наштампую вагон с три короба… пока не надоест! Моему карандашу всё корм!
Посмотрев расскалённые Помпеи, решил откупаться на море. А накупавшись, насупился по поводу сверхзадачи подсунутой дьяволом, после подсовывания идеи самому себе. Короче, сматерившись, взял кинокамеру и побрёл по пляжу в поисках материала. Снял на видео женщину, обьяснив ей по английски, для чего ему это надо. Нафоткал в режиме, фото, других итальянских мадон не спрашивая. Снимал по ходу также отцов и старух с детьми. Вернулся, сел на нежнейший песочек Кампании и принялся кушать грушу. Тут к нему и прирысил полицейский. Загребли Степана Бумажного в полицию городишка Capaccio и припаяли, детскую порнографию, для интернета. Точнее, народ советский, припаял. Народ советский, — понятие не географическое, для тех, кто понимает. Полицеские — нормальные ребята, они обязаны на сигналы реагировать. Они механически и отреагировали. Формуляр заполнили, положенные бумажки. На Бумажного в России три уголовного дела, в Германии два, теперь и в компьютерной сети итальянской полиции одно имеется. Полицейские пошли по пляжу, выявили, пострадавших, Всех допросили, показания записали. Но особенно одна итальянка, советская, не cдавалась, мужик её подкаблучник что-то вяло подвякивал. Разумеется, деньги надеялись стрясти с бедного художника.
Формальности закончились и полицеские перед тем как отпустить Бумажного, спросили, нравится ли ему их картина? На стене управления висела ядовито-зелёная картина — пейзаж с руинами и по бокам два бравых древне-римских легионера. Степан сказал, что пейзаж супер-дупер, а древне-римские полицеские… и фикнул губами соответственно. Раздался смешок, после чего художник попросил климатического убежища. Возвращаться в Москву, отсыревшую от дождей до трусов, не хотелось отчаянно. Раздался хохот и Степан покинул казённое место.
После этого не отрисовать вечные темы просто западло. Дело принципа.
И Степан, вернувшись в Москву, засучил рукава, откровенно мандражируя. Получилось ведь только у Пикассо. Но он ведь бог!
Один дяденька, тяпнув водки, кричал на вернисаже в галерее, Марс,
— Пикассо?! Шарлатан! Не вижу живописи! Фуфлятина!
Галеристка услышала и бросила через плечо:
— Если кто-то говорит, что Пикассо не умеет писать — это ничего не говорит о Пикассо. Но всё говорит о человеке сказавшем это.
У Степана серость имеет свой конкретный прогорклый вкус. В ЦДХ была выставка современного поп-арта, Степан на ней помогал устанавливать Танюше карамельные статуи. Отличная, кстати, идея! Подровняв очередной статуе ноги, отпилив пилой, услышал от пробегающих мимо бабулек-смотрительнец с горящими глазами о том, что в помещениях появился знаменитый художник, и следует на него посмотреть. Пошёл тоже, глянул на фотокартину знаменитости, пожал плечами по поводу нулевого качества и собрался было обратно, пилить сладкие ноги статуям. Но не успел, милые бабулечки уже открыли конфетную коробку и в ажиатации от осязаемой знаменитости раздавали окружающим конфеты. Степан взял из вежливости (хоть сладкое не употреблял без горячего чая) и сжевал, еле сдерживая лицо. Конфеты лежали в заначке, наверное, четверть века, с советских времён и прогоркли окончательно. А знаменитый художник, кстати, оказался тем самым голожопым кобельком, который пресмыкался в Цюрихе.
Сберёг ли Бумажный душу, решать не нечистой силе. Смотрите рисунки, Чёртовой серии, и решайте сами.
— Ты спрашиваешь, как человеку можно представить заскоки того же шедарца из созвездия Кассиопеи?
— Причем здесь швейцарцы с Кассиопеи, Стёп? Ты какой-то странный последнее время, ей-Бо.
Степан крошил булочку и кормил воробьиное многоточие перед собой. Вильчевский сидел рядом на бордюре, с подозрением рассматривая только что купленный бутерброд. Откусил всё же. Свинья зря умерла, это не ветчина.
— Художник обязан менять мировоззрение каждый день. А если ты смотришь на предмет под одним углом, значит ты либо стаффажный доктринер, либо уже бронзовый памятник без колёсиков.
— Квач! Если тебе хочется побросаться на тугую грудь идей, корефан, лучше давай тогда поговорим об организмах или о фруктах, — стряхивая с хлеба ветчину. — Потому что груши самый сексуальный фрукт.
Степан бросил последний кусочек булочки одинокому голубю, не решающемуся приблизиться ближе нахальных воробьев, но какой-то шустрый воробышек на лету подхватил хлебинку, оставив голубя с раскрытым клювом. Вильчевский сразу отвесил птице мира, проворонившей подачку:
— Ратуйте люди! Потомки нас не должны стыдиться. Голуби — это подонки, курица — это птица!
Голубь обиделся и улетел, зааплодировав крыльями собственной полоротости.
— Ты слушаешь меня или нет? — Степан сходил, достал из мусорной тумбы рядом выброшенную газету и убедился, что к ней не прилипла чья-нибудь жвачка. — Открываем наугад, читаем первый попавшийся вздор. «Эйфория в связи с объявлением парламентом срока президентских выборов прошла. Российские партии и общественные движения, преодолевшие цензовое сито, гармонично перешли от популистских заявлений в средствах массовой информации к будничной работе, цель которой одна — склонить на свою сторону как можно больше голосов избирателей.» Голоса склоняем, зрение сгибаем. «И хотя, что греха таить, внезапная смерть президента наложила на предвыборную кампанию определенный отпечаток, фактор времени на этот раз, и все это понимают, не сыграет с нацией злую шутку.» Достаточно. Вот смотри, Ваня, даже идиома китайца отличается от нашей идиоматики настолько, что порой кажется, что имеешь дело с шедарцем с Кассиопеи. Что тогда говорить об искусстве?! Ведь концептуальная база искусства шедарца будет отличаться от нашего миропонимания, как углерод от алмаза. Притом, что алмаз — тот же самый углерод, только после фазового перехода.
— Тебе делать что ли нечего? Ты меня пугаешь, как те грузины.
