Под ним, над ним, вокруг него, подобно джунглям, развертывался город, перебрасываясь гибкими мостиками с одной стройной башни к другой; он сверкал, горел, уходя за край горизонта. Белая, золотая, красная, синяя иллюминация не была непрерывной: тут и там темные пятна обозначали парки, с фонтанами огня или сверкающей воды среди ночи; но сами огни протянулись на много километров. Кито никогда не спал.
Приближалась полночь, время, когда должно стартовать множество ракет.
Лоренцен хотел посмотреть это зрелище: оно было знаменито во всей Солнечной системе. Он заплатил двойную цену за комнату, выходящую окном к стене космопорта, и испытывал некоторые угрызения совести — ведь платить по счету будет институт Лагранжа. Тем не менее он сделал это. Детство на заброшенной ферме в Аляске, долгие годы зубрежки в колледже — бедный студент, живущий на стипендию филантропического фонда, — потом годы в Лунной Обсерватории — он никогда не видел ничего подобного. Он не жаловался, но жизни его явно недоставало эффектных зрелищ, и теперь, собираясь углубиться в черноту космоса за пределами Солнечной системы, он хотел вначале полюбоваться полночными огнями космопорта Кито. Возможно, другого шанса сделать это у него не будет. Мягко загудел фон. Лоренцен вздрогнул, стыдясь своей нервности. Ему нечего опасаться. Никто не собирается его укусить. Однако его ладони стали влажными.
Подойдя, он нажал кнопку. «Алло!» На экране появилось лицо. Оно явно было ему незнакомо — гладкое, полное, курносое, волосы серые, а тело кажется приземистым и крепким. Голос высокий, но не неприятный, говорит на североамериканском варианте английского. «Доктор Лоренцен?»
— Да. Кто… с кем имею честь? — В Лунаполисе все знали друг друга, поездки в Лейпорт и Гайдад-Либре были редкими. Лоренцен никак не мог привыкнуть к этому столпотворению незнакомых людей.
Он не мог привыкнуть и к земной гравитации, и к изменяющейся погоде, и к разреженному холодному воздуху Эквадора. И чувствовал раздражение.
— Эвери. Эдвард Эвери. Я на правительственной службе, но одновременно состою и в институте Лагранжа — нечто вроде посредника, связующего элемента между ними, я приму участие в экспедиции как психолог. Надеюсь, я не поднял вас с постели?
— Нет… совсем нет. Я привык к ночной работе. Вы сейчас на Земле?
— Да, и даже в Кито. — Эвери улыбнулся. — Не можем ли мы увидеться?
— Я… ну, что же… сейчас?
— Можно и сейчас, если вы не заняты. Может, немного выпьем и поговорим. Я в любом случае должен с вами увидеться, пока вы в городе.
— Ну… хорошо, сэр. — Лоренцен встал. После медленных лет на Луне он никак не мог привыкнуть к этой земной суматохе. Он хотел бы плюнуть кому-нибудь в глаза и сказать, чтобы все примерялись к его, Лоренцена, темпу движений, но знал, что никогда этого не сделает.
— Отлично. Благодарю вас. — Эвери дал ему адрес и отключился.
Низкий гул послышался в комнате. Ракеты! Лоренцен заторопился обратно к окну и увидел защитную стену космопорта, подобно краю мира, на фоне взлетных огней. Одно, два, три, дюжина металлических копий поднимались вверх в пламени и громе, а Луна холодным щитом повисла над городом — да, это стоило посмотреть.
Он заказал аэротакси и надел поверх тонкого пиджака плащ. Через минуту появился коптер, повис над его балконом и выбросил лесенку.
Лоренцен вышел, чувствуя, несмотря на плащ, ночную прохладу, сел в такси и набрал нужный адрес.
— Dos solarios y cincuenta centos, por favor.
Механический голос почему-то заставил его смутиться; он едва не извинился, просовывая банкноту в десять соларов в прорезь. Автопилот вернул ему сдачу, и аэротакси взмыло в небо.
Они опустились на крышу другого отеля — очевидно, Эвери не жил постоянно в Кито. Лоренцен спустился на указанный этаж. «Лоренцен», сказал он перед дверью, она открылась. Он вошел в переднюю, отдал плащ роботу и был встречен самим Эвери.
Да, психолог был маленького роста. Лоренцен глядел на него сверху вниз, когда они пожимали друг другу руки. Он подумал, что Эвери по крайней мере вдвое старше его. Эвери в свою очередь рассматривал гостя: высокий тощий молодой человек, не знающий, куда девать свои ноги, с коротко подстриженными коричневыми волосами, серыми глазами, грубоватыми невзрачными чертами лица, покрытого ровным лунным загаром.
— Очень рад видеть вас, доктор Лоренцен. Эвери выглядел виновато и понизил свой голос до шепота. — К сожалению, я не могу предложить вам сейчас выпить. Здесь другой участник экспедиции, он пришел по делу… марсианин, понимаете…
— А? — Лоренцен остановил себя вовремя. Он не знал, нравится ли ему иметь в качестве коллеги по экспедиции марсианина, но сейчас было уже слишком поздно.
Они вошли в гостиную. Третий человек сидел там и не поднялся им навстречу. Он тоже был высоким и стройным, но жесткость его лица ничуть не смягчалась строгим черным костюмом ноагианской секты; лицо его все состояло из углов; у него были выдающиеся вперед нос и подбородок, коротко остриженные черные волосы.
— Джоаб Торнтон — Джон Лоренцен — прошу садиться. — Эвери сел в кресло. Торнтон сидел, выпрямившись, на краю своего, очевидно, не одобряя мебели, которая принимала форму садящегося в нее.
— Доктор Торнтон физик — радиация и оптика — в университете Нового Сиона, — объяснил Эвери. — Доктор Лоренцен с обсерватории Лунаполиса. Вы оба, джентльмены, отправляетесь с нами в составе экспедиции института Лагранжа. Теперь вы знакомы, — он попытался улыбнуться.
— Торнтон — не мог ли я слышать ваше имя в связи с фотографированием в х-лучах? — спросил Лоренцен. — Мы использовали некоторые ваши результаты при изучении жесткого излучения звезд. Очень ценные результаты.
— Благодарю вас, — тонкие губы марсианина изогнулись в подобии улыбки. — Но хвалить нужно не меня, а господа. — На это ничего нельзя было ответить.
— Прошу меня извинить, — он повернулся к Эвери. — Я хочу покончить с одним делом; мне сказали, что вы представитель администрации экспедиции. Я просмотрел список участников экспедиции. Среди них есть инженер, по имени Роберт Янг. Его религия — если это можно так назвать — новое христианство.
— Гм… да, — Эвери опустил глаза. — Я знаю, что ваша секта в натянутых отношениях с этой религией, но…
— В натянутых отношениях! — жилка пульсировала на виске Торнтона. Новые христиане заставили нас эмигрировать на Марс, когда находились у власти! Это они исказили нашу религиозную доктрину, пока все реформисты не стали презираемы повсеместно. Это они вовлекли нас в войну с Венерой (не совсем так, подумал Лоренцен, частично эта война была следствием борьбы за власть, частично же ее организовали земные психомеды, которые хотели заставить своих хозяев сражаться не на живот, а на смерть). Это они по-прежнему клевещут на нас. Если Янг участвует в экспедиции, я не участвую. Это все.
