— Ну, ну… — Эвери провел рукой по волосам беспомощным жестом. — Я сожалею, что так получилось…
— Эти идиоты в правительстве, которые подбирали штаты экспедиции, должны были подумать об этом с самого начала.
— Вы не считаете… — Нет, не считаю. У вас есть два дня, в течение которых вы должны будете сообщить мне, что Янг не принимает участия; иначе я отправляю багаж на Марс.
Торнтон встал.
— Я сожалею, что мне приходится быть таким резким, — закончил он, но это необходимо. Поговорите обо мне с дирекцией. А сейчас я лучше пойду.
— Он пожал Лоренцену руку. — Рад знакомству с вами, сэр. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся в лучших условиях. Я хотел бы обсудить с вами исследования х-лучей.
Когда он вышел, Эвери шумно вздохнул.
— Как вы насчет выпивки? Я в ней страшно нуждаюсь. Что за несчастье!
— С разумной точки зрения, — осторожно сказал Лоренцен, — он прав.
Если эти двое окажутся на корабле, может произойти убийство.
— Конечно. — Эвери достал микрофон из ручки кресла и сделал заказ.
Повернулся к гостю:
— Не понимаю, как могла произойти подобная ошибка. Но это меня не удивляет. Кажется, над всем проектом тяготеет какое-то проклятие. Все идет не так, как нужно. Мы уже на год отстаем от намеченного графика, и стоимость проекта вдвое превысила первоначальную.
Появился столик на колесах с двумя порциями виски и содовой водой. Он остановился перед ними. Эвери схватил стакан и жадно отпил.
— Янгу придется остаться, — сказал он. — Он всего лишь инженер, таких сколько угодно. А мы нуждаемся в физике ранга Торнтона.
— Странно, — сказал Лоренцен, — что человек с таким умом — он один из лучших математиков, вы, должно быть знаете, — может быть… сектантом.
— Ничего странного, — Эвери угрюмо отхлебнул виски. Человеческий мозг — удивительная штука. Он может одновременно верить в дюжину взаимно противоречивых вещей. Мало кто из людей вообще умеет мыслить; те, кто умеет, делают это лишь поверхностью мозга. Остальное — условные рефлексы и рационализация тысяч подсознательных страхов, ненависти и желаний. Мы в конце концов постигнем науку о человеке — подлинную науку; мы в конце концов научимся учить детей. Но на это нужно очень и очень много времени.
Слишком много безумного в человеческой истории и во всем устройстве человеческого общества.
— Ну… — Лоренцен неловко повернулся, — согласен с вами, сэр. Но… перейдем к делу. Вы хотели видеть меня…
— Только для выпивки и разговора, — сказал Эвери. — Я обязан знать членов экипажа лучше, чем они сами себя знают. Но на это тоже нужно время.
— Когда я согласился участвовать в экспедиции, вы получили мои психотесты, — сказал Лоренцен. Он покраснел. — Разве этого не достаточно?
— Нет. Тесты — это лишь собрание отдельных черт, уменьшенных профилей и чисел. Я же должен знать вас как человеческое существо, Джон. Я вовсе не любопытствую. Я хотел бы, чтобы мы стали друзьями.
— Ладно. — Лоренцен сделал большой глоток. — Начинайте.
— Никаких вопросов. Это не обследование. Всего лишь беседа. — Эвери вновь вздохнул. — Боже, я бы уже хотел очутиться в космосе! Вы не представляете себе, каким неудачным было это дело с самого начала. Если бы наш друг Торнтон знал все детали, он бы определенно решил, что божья воля не пускает людей в Троас. Возможно, он был бы прав. Иногда я поражаюсь.
— Первая экспедиция вернулась.
— Это не была экспедиция Лагранжа. Это была астрономическая экспедиция, исследовавшая скопление Геркулеса. Изучая звезды Лагранжа, они обнаружили систему Троас-Илиум и провели из космоса кое-какие наблюдения, в частности сфотографировали планету, но не приземлялись.
Первая настоящая экспедиция Лагранжа не вернулась. Наступило молчание. За широким окном комнаты город сверкал во тьме разноцветными огнями.
— И мы, — сказал наконец Лоренцен, — вторая экспедиция.
— Да. И с самого начала все шло плохо. Я расскажу вам. Вначале институт потратил три года на сбор средств. Затем последовали невероятные перемещения в администрации института. Затем началось строительство корабля — купить сразу его не удалось, строили по частям в разных местах.
И все время были помехи и задержки. Эта деталь непригодна, эту нужно улучшить. Время строительства затягивалось, стоимость все возрастала.
Наконец — это тайна, но вы все равно должны ее знать — был случай саботажа. Главный конвертор вышел из повиновения при первом же испытании.
Только один человек, сохранивший хладнокровие, спас его от полного уничтожения. После этого штрафы и задержки истощили средства Института, пришлось сделать еще один перерыв для сбора средств. Это было нелегко: безразличие общественного мнения ко всему замыслу росло с каждой неудачей.
Теперь все готово. Есть, кажется, кое-какие неполадки — сегодняшняя ночная беседа — маленький образец этого, — но в целом готово. — Эвери покачал головой. — К счастью, директор Института, и капитан Гамильтон, и кое-кто еще оказались достаточно упорными. Обычные люди отступили бы уже много лет назад.
— Много лет… да, ведь со времени исчезновения первой экспедиции прошло семь лет, не так ли? — спросил Лоренцен.
— Да, и пять лет с начала подготовки этой экспедиции.
— Кто… кто же оказался саботажником?
— Никто не знает. Может быть, какая-нибудь из фанатичных групп со своими собственными разрушительными мотивами. Теперь их так много развелось, вы знаете. Или, может быть… но нет, это слишком фантастично.
Я готов скорее поверить, что второй экспедиции Института Лагранжа просто не везет, и хотел бы, чтобы эта полоса невезения прошла.
— А первая экспедиция? — мягко спросил Лоренцен.
— Не знаю. Да и кто знает? Это как раз один из тех вопросов, на которые мы должны найти ответ.
Некоторое время они сидели молча. Невысказанный обмен мыслями происходил между ними. Похоже, что кто-то не хочет, чтобы экспедиция на Троас состоялась. Но кто, и почему, и как? Мы, возможно, найдем ответ. Но нам хотелось бы вернуться с ним. А первая экспедиция, оснащенная не хуже, с не менее сильным экипажем, не вернулась.
«Межзвездные расстояния перестали быть непреодолимым препятствием после открытия искривленного пространства. Теперь требуется ненамного больше времени и энергии, чтобы преодолеть расстояние в 100.000 световых лет, чем для путешествия в один световой год. Как естественный результат после того, как были посещены ближайшие звезды, исследователи из Солнечной системы устремились к самым интересным объектам Галактики, хотя многие из них были очень далеко, и игнорировали миллионы более близких, но обычных звезд. За двадцать два года, прошедшие после первой экспедиции к Альфа Центавра, были посещены сотни звезд. И если надежда открыть землеподобную планету, пригодную для колонизации, постепенно слабела, ученые были вознаграждены обильными новыми сведениями.
