Еще до того, как пришельцы проявили себя, некоторые догадались об истинном положении дел. Это не была первая попытка контакта со стороны цивилизации, которая ничего не знала о человечестве. Внутри безмолвных неподвижных кораблей искусные психологи изучали человеческую реакцию. Когда напряжение достигнет пика, они должны были себя обнаружить.
И на восьмой день Кареллен, Попечитель Земли, заявил о себе миру на безупречном английском языке. Но содержание речи ошеломило еще больше, чем способ ее изложения. По любым меркам она была творением величайшего гения и демонстрировала полную осведомленность во всех сферах человеческой деятельности.
Мало кто сомневался, что содержавшиеся в ней дразнящие намеки на невероятные доселе научные достижения были заведомо рассчитаны на то, чтобы убедить человечество, что оно имеет дело с гораздо более развитой цивилизацией. Когда Кареллен закончил, народы Земли поняли, что дни их непрочной независимости сочтены. Местные правительства продолжали сохранять свою власть, но в международных вопросах люди потеряли право решающего голоса. Споры, протесты – все было тщетно. Ни одно оружие не могло повредить нависшим над миром гигантам, а даже если бы и могло, рухнув, они погребли бы под собой города. За одну ночь Земля стала протекторатом некой таинственной межзвездной империи, неведомой человечеству.
Вскоре шум поутих, и мир вернулся к обычным делам. Единственной переменой, которую мог бы заметить неожиданно пробудившийся Рип ван Винкль, стало молчаливое ожидание, когда Властелины наконец покажутся и сойдут со своих сверкающих кораблей.
Прошло пять лет, а ожидание продолжалось.
Небольшая комната была почти пуста, если не считать стула и кресла перед видеоэкраном. Обстановка комнаты преднамеренно не говорила ничего о существах, которые ее построили. Выход был лишь один, и он вел прямо к шлюзу на округлом боку гигантского корабля. Только Стормгрен, единственный из всех живущих, мог войти через этот шлюз, чтобы встретиться с Карелленом, Попечителем Земли.
Видеоэкран, как и всегда, был чист. За темным прямоугольником скрывалась запредельная тайна – но вместе с ней также безграничное терпение и понимание, проявляемые к человечеству. Понимание, которое, как считал Стормгрен, могло быть достигнуто лишь ценой многовековых наблюдений за жизнью Земли.
Из скрытого динамика донесся спокойный голос, который был прекрасно знаком Стормгрену – хотя мир слышал его лишь трижды.
– Да, Рикки, я в курсе. Что вы думаете насчет мистера Уэйнрайта?
– Он честный человек, кем бы ни были его сторонники. Что будем с ним делать? Лига сама по себе не представляет опасности, но некоторые ее экстремистски настроенные члены открыто проповедуют насилие. Какое-то время я думал, не поставить ли мне охрану возле своего дома. Но надеюсь, в этом нет необходимости.
К его досаде, Кареллен уклонился от ответа, как делал уже не раз.
– Подробности плана по созданию Европейской Федерации оглашены месяц назад. Увеличилось ли число тех, кто его не одобряет, по сравнению с прежними семью процентами?
– Пока нет, несмотря на негативную реакцию в прессе. Больше всего меня беспокоит общее ощущение, даже среди тех, кто вас поддерживает, что на этот раз сохранить происшедшее в тайне не удастся.
Вздох Кареллена прозвучал безупречно с технической точки зрения, но не слишком убедительно.
– У вас ведь тоже такое ощущение, не так ли?
Вопрос был явно риторическим, так что Стормгрен не счел нужным отвечать.
– Вы правда представляете,- настойчиво продолжал он, – насколько подобное положение дел осложняет мою задачу?
– Мне оно тоже не слишком помогает,- слегка насмешливо ответил Кареллен.- Хотелось бы, чтобы люди перестали считать меня всемирным диктатором, и помнили, что я лишь государственный служащий, пытающийся проводить несколько идеалистичную колониальную политику.
– В таком случае не могли бы вы хотя бы сообщить нам причины подобной таинственности? То, что мы их не понимаем раздражает нас и дает почву для всевозможных слухов.
Кареллен рассмеялся низким, богатым тонами смехом, слишком мелодичным, чтобы быть человеческим.
– Кем меня теперь считают? Теория про роботов все еще держится? Я бы скорее предпочел быть массой шестеренок ползающей по полу словно сороконожка, каковой, похоже, воображают меня некоторые бульварные издания.
Стромгрен выругался по-фински, почти не сомневаясь, что Кареллен его не поймет,- хотя полной уверенности не было.
– Вы когда-нибудь говорите серьезно?
– Мой дорогой Рикки, лишь благодаря тому, что не воспринимаю человечество всерьез, я сохраняю ту часть некогда внушительных умственных способностей, которая у меня еще осталась.
Стромгрен невольно улыбнулся.
– И что же мне делать? Выйти к людям и убедить их в том, что, хотя вы и не намерены им показываться, вам нечего скрывать. Нелегкая задача. Любопытство – одна из самых главных человеческих черт. Вы не сможете постоянно ему противостоять,
– Из всех проблем, с которыми мы столкнулись, прилетев на Землю, эта была самой сложной,- согласился Кареллен.- Вы доверились нашей мудрости в прочих отношениях – наверняка доверитесь и в этом!
– Я вам верю, но Уэйнрайт – нет, равно как и его сторонники. Можно ли обвинять их в том, что они неверно интерпретировали ваше нежелание показаться людям?
– Послушайте, Рикки, – старался спокойно объяснить Кареллен.- Решение этих вопросов не в моей власти. Поверьте, я сожалею о необходимости скрываться, но причины для этого есть, и их достаточно. Однако я попытаюсь получить у руководства мотивировку, которая, надеюсь, удовлетворит вас и, возможно, умиротворит Лигу Свободы. А теперь, может быть, вернемся к нашим записям? Мы добрались лишь, до пункта двадцать три, а мне бы хотелось проработать основную идею получше, чем мои предшественники за последние тысячелетия…
– Что-нибудь получилось, шеф? – озабоченно спросил ван Риберг.
– Не знаю,- устало ответил Стормгрен, бросив папки на стол и падая в кресло. – Кареллен сейчас посоветуется со своим начальством, кем бы или чем бы оно ни было. Но ничего не обещает.
– Послушайте, – вдруг сказал Питер. – Мне только что пришла в голову одна мысль. Почему мы вообще должны верить, что, кроме Кареллена, есть кто-то еще? Властелины могут быть всего лишь мифом – вы же знаете, как ему не нравится даже само слово.
Несмотря на усталость, Стормгрен резко выпрямился.
– Остроумная теория. Но она противоречит тому не многому, что мне известно о прошлом Кареллена.
