— А он? — спросила дама. — Раз уж мы… — Она улыбнулась своему мужу.
— Он из Мали.
— Не слишком ли он… чёрен? — спросил сеньор Пейро, хорошо отдавая себе отчёт в том, что его вопрос не политнекорректен.
— Черты лица у него европейские, как вы, наверное, заметили. Если цвет его кожи будет представлять собой проблему, мы доведём её до нужного состояния, но позднее, после проведения трансфера.
— Что скажешь ты? — спросил Пейро свою жену.
— Я нахожу его очень привлекательным, несмотря на цвет.
— Подумайте и о том, что у него великолепная конституция. Вам очень повезло. Оба они эстетически безупречны и, сверх того, как я уже говорил, превосходно совместимы с вами. Лучшего и пожелать нельзя.
— Они оба знают, что с ними будет? — спросила женщина.
— Они информированы, как положено, и подписали все необходимые документы. Теперь решение за вами.
— И если мы откажемся?
— Тогда они оба останутся здесь, пока мы не подберём других подходящих клиентов. Но, позвольте мне сказать вам, почти невозможно будет найти такую же высокую степень совместимости, как с вами. Однако рано или поздно они в любом случае будут кому-то предложены.
Доктор Мендоза встал.
— Может, мне оставить вас на некоторое время одних? Вам наверняка хотелось бы обсудить что-нибудь с глазу на глаз, прежде чем вы примете окончательное решение.
— Нет, доктор, не уходите. Мы уже обо всём поговорили, — сказал мужчина, искоса глянув на свою жену, которая быстро отвела глаза.
— Тогда у вас, может быть, есть ещё вопросы, — Мендоза снова сел за свой письменный стол.
— Посмотрим, правильно ли я понял, — подытожил сеньор Пейро. — С завтрашнего дня мы с моей женой будем иметь полный контроль над телами этих африканцев…
— Молодыми, здоровыми и красивыми телами, — добавил Мендоза.
— В течение двадцати-двадцати двух часов ежесуточно, — продолжил его клиент. — Когда мы будем спать, они смогут жить своей жизнью — если это можно так назвать. Так что у нас не будет доступа к их действиям или воспоминаниям об этих действиях.
Пока её муж говорил, женщина с видимой нервозностью поигрывала золотой цепью своей эксклюзивной сумочки.
— Мы можем вести свою обычную жизнь и сохраним все наши способности и воспоминания.
— Разумеется, сеньор Пейро. Хотя вам, конечно, потребуется фаза приспособления к вашим новым… инструментам, так сказать.
— И почём нам знать, что однажды они не проснутся посреди нашей дневной жизни? — спросила женщина.
На все эти вопросы доктор Мендоза уже десятки раз отвечал во время многочисленных бесед с Пейро и его женой, но терпение было одной из черт его характера — и одним из самых полезных профессиональных качеств. Поэтому он лишь улыбнулся умиротворяющей отеческой улыбкой.
— Это совершенно невозможно, сеньора. Вы и ваш муж будете вовремя принимать необходимые медикаменты, чтобы планомерно подавлять личность ваших «доноров», пока вы бодрствуете. А когда ваш мозг будет в покое, обычно ночью, ваши «доноры» будут просыпаться и в течение двух-четырёх часов оставаться самими собой. По истечении этого времени их личности снова будут обесточены, а сами вы проснётесь свежими и выспавшимися.
— А если они во время своего бодрствования будут делать что-то тяжёлое или поранятся?
— Медикаменты, которые вы будете принимать днём, будут держать ваших «доноров» в состоянии удовлетворения и ментального равновесия. Я вас уверяю, что они не станут делать ничего опасного, хотя, естественно, в области возможного лежит вероятность, что они наткнутся на какой-нибудь предмет мебели или простудятся в саду и проснутся наутро с лёгким насморком. Чтобы избежать таких мелких неприятностей, вы можете нанять телохранителей, которые будут контролировать их действия и смогут предупредить всякого рода неожиданности. Ведь у вас и без того есть служба безопасности, не так ли?
Оба кивнули. Последовало долгое молчание, показавшееся Мендозе, при всём его многолетнем опыте, бесконечным.
— Мне это не нравится, — сказала женщина. — Практически это равносильно тому, что мы лишаем их жизни.
Мендоза мягко засмеялся, будто приглашая их разделить с ним его хорошее настроение.
— Я вас понимаю, сеньора Саладрига, я вас понимаю. Вы чувствительная женщина. Но напрасно вы беспокоитесь на этот счёт. На самом деле речь идёт, так сказать, об акте благодеяния. Если бы не вы, эти молодые люди не имели бы ни малейших жизненных перспектив. Не говоря уже об их семьях. С деньгами, которые вы им даёте, их родители, братья и сёстры смогут выжить, смогут учиться и заработать себе на будущее. И всё это совершенно честным способом.
— Несколько тысяч евро за человеческую жизнь, — пробормотала женщина.
— Мы можем себе это позволить, Анна, — сказал мужчина и сжал её локоть.
Анна взглянула на него. Они были женаты уже пятьдесят лет. Она знала его тело и его душу так же хорошо, как себя, и она знала, что за фасадом старого, лысого мужчины с двойным подбородком, отвислым животом и мешками под глазами скрывается всё тот же юноша, который пятьдесят лет назад обвенчался с ней в церкви Риполла: честолюбивый, работоспособный и полный любви к своей семье. Она и сама была такая же, как раньше, — в глубине души, если не смотреть в зеркало и не видеть того, что годы сотворили с её телом.
Если они решатся сделать этот шаг, их дух на следующий день переселится в молодую, крепкую плоть. Они снова смогут танцевать, выходить под парусом в море, любить друг друга в огромной спальне их дома на море. Он сможет наслаждаться телом эфиопской девушки, а она — снова обнимать молодого, привлекательного, крепкого мужчину — своего мужа, навсегда заключённого в тело юноши из Мали. Если, конечно, сможет подавить угрызения совести и чувство, будто она изменяет собственному мужу с ним же самим.
Она вздохнула и сжала ладонь Тофоля.
— Что? — спросил он. — Что ты скажешь?
— Как хочешь, — ответила она и потупила взор.
— Рискнём?
Возникла короткая пауза.
— Да, — сказала она наконец, улыбнулась своему мужу одними глазами и пожала его руку.
Мендоза тихонько выдохнул воздух, набранный в лёгкие ещё несколько минут назад. Затем он улыбнулся им, словно библейский патриарх.
— Вы приняли правильное решение. Подпишите, пожалуйста, здесь, — сказал он и протянул им через стол бордово-красную кожаную папку.
Анна Саладрига привела себя в порядок ещё в своей спальне, но, перед тем как спуститься к гостям, на несколько секунд задержалась перед зеркалом гардеробной, разглядывая себя. Она представляла собой ослепительное зрелище. Дивная красавица. Какой не была никогда в жизни. Перед собой-то зачем притворяться: в своём прежнем теле она никогда не была такой привлекательной, даже пятнадцатилетней девушкой. Тогда она была толстушка — пышногрудая, нескладная и неуклюжая, она старалась спрятать куда-нибудь своё круглое лицо и как можно меньше улыбаться, чтобы никто не видел щель между её передними зубами.
