...Меня отвлекли удары и хриплая брань. В углу рабы сколачивали длинный ящик из горбылей, а Ликон вконец осип, выторговывая какие-то оболы за перевозку - точно деньги были его, а не Парфенокла.
Статую покровительницы нашего полиса провожали достойные и знаменитые граждане. Сам архонт-василевс, лысый пышнобородый старец, вместе со старшим жрецом храма передал Ее Ликону. Рядом стоял скульптор - маленький, взъерошенный, дочерна загорелый, даже ради торжества не снявший грубую рабочую эксомиду. Я исподтишка разглядывал его и думал: неужели имя этого человека гремит на весь эллинский мир? Да любой плотник на наших верфях выглядит внушительнее! Но вот, когда статую уже укладывали в ящик, на мягкое соломенное ложе, мастер неуловимым движением коснулся Ее лица, прощаясь, пробежал кончиками пальцев по губам, по нежной шее, лицо его страдальчески дрогнуло... и я понял, что ему открыта суть вещей и чувства, его остры, как ни у кого из смертных.
Итак, в повозке с высокими бортами, под охраной, мы благополучно доставили нашу богиню в порт и погрузили на судно Ликона. Столь же безмятежными были и наше отплытие, и первые дни плавания. Но, должно быть, и в самом деле афинская Дева с подоблачного своего утеса видит все морские пути... Погода благоприятствовала нам в Боспоре Фракийском, оба корабля, подхваченные попутным ветром, резво прошли мимо торгового города Византия и собирались уже углубиться в просторы родного Понта, когда среди ясного дня налетела на нас буря.
Ликоновы матросы замешкались, убирая парус; шквал будто клещами ухватил судно и поволок его к зловещим Кианеям. Говорят, некогда скалы эти двигались, как живые, и шумно сталкивались, губя зазевавшихся мореходов; но и доныне, застывшие, враждебны они судам. Рули были сломаны, днище пробито подводным камнем. В ужасной темноте, в тучах водяной пыли сумел я подвести свою триеру к гибнущему кораблю и перегрузить драгоценнейшее наше достояние... Сердце мое чуть не разорвалось, когда ящик со статуей повис меж двух пляшущих бортов, над кипением бездны, и матрос с той стороны выпустил мокрую веревку...
Ликон просто визжал, умоляя перетащить его первым, но я был неумолим и сначала забрал команду - как-никак, эти люди кое-что умели и могли пригодиться в море... Однако, при всех стараниях, мы потеряли трех гребцов, и эта жертва, надо полагать, на время умилостивила разгневанное божество. Но только на время. Тяжким было наше плавание, и я едва удержался от стона, когда сегодня утром дозорный на носу закричал, что видит землю.
С неослабевающим удивлением смотрю я на наш берег... Сплошные лиловые горы, тронутые зеленью трав и желтизною цветущего дрока. Глухая стена. Кто скажет, что между перекрывающими друг друга обрывами - начало извилистого прохода в огромную, глубоко вклиненную бухту? Недаром английский флот году в восемнадцатом проглядел здесь стоянку наших кораблей. Воистину, лучшее место для базы подводных лодок и пограничных сторожевиков.
Сразу после снятия с бочки случилась маленькая накладка с двигателистами: не выходило левое крыло. То есть, они его, в конце концов, выпустили; но у меня уже душа была не на месте. Я приказал сделать длинную запись в журнале и доложить. Потом на всякий случай решил сам обойти корабль. Со дня на день должен был, прибыть с инспекторским смотром начальник погранвойск округа, комбриг гонял нас нещадно и наказывал за малейшую неисправность.
Слава Богу, в машинном отделении все шло нормально: жара и ритмичный грохот. Узким лазом по лестнице я поднялся наверх и протиснулся через люк в помещение радиометристов. Те усердно отрабатывали вымпел, висевший над телеэкраном, - "Лучший боевой пост". Луч развертки бежал по кругу, рисуя береговые скалы и не суля неожиданностей. Посетив палубу, приняв рапорт сигнальщиков и соленый душ через борт, я, наконец, вполз в свою рубку. Мне всегда казалось, что я крупноват для сверхэкономных корабельных переходов...
Рулевой, штурманский стажер Мохнач, занимался в мое отсутствие именно тем, чего я не терплю, а именно: веселился по поводу убитых чаек. Ничего не поделаешь: если птица сядет на воду впереди по курсу нашего корабля, ее уже ничто не спасет, слишком велика скорость. Но, по-моему, только дикарь может радоваться и восклицать, как Мохнач: "Птичка, птичка, птичка... Все! Нету птички". Услышав эту реплику, я пристыдил стажера. Удивительная черствость. Ну почему они такие?! Сплошное, видео-диско-шоу... Я, кажется, старше всего лет на десять, но чувствую себя человеком другой породы. Несправедливо, наверное...
Затем я вспомнил, как этот же самый Мохнач, округлив таинственно глаза, в компании себе подобных мудрецов-стажеров пересказывал историю про "девушку с веслом". Тогда я услышал впервые о случае, взбудоражившем всю бригаду. И считал его басней, суеверным бредом, пока не погиб "Тритон" и Арина не сообщила мне подробности.
Якобы ПСК [*] ноль восемьсот два, здоровенный корабль с экипажем из тридцати человек, не то что наша крылатая пигалица, на походе встретился с призраком. И не просто встретился, а вошла в ходовую рубку женщина в красивой длинной одежде, но с открытой грудью, вся белая, без кровинки, и на плече несла широкое белое весло. Не говоря лишнего слова, женщина взялась одной рукой за штурвал, причем рулевой сидел, не в силах шевельнуться, и - изменила курс на два румба. Потом обратным порядком вышла из рубки; на палубе никто ее не видел. Прямо какая-то Бегущая по волнам... А через несколько часов в этом квадрате будто бы нашли притопленный понтон, болтавшийся в метре под поверхностью моря со времени осенних учений. Ноль восемьсот второй шел прямо на него, и белая дама, стало быть, спасла ПСК от больших неприятностей. ------[*] _ПСК_ - пограничный сторожевой корабль. ------
Положим, понтон действительно нашли, я знал точно. Однако, решил я тогда, это еще не причина, чтобы распространять дурацкие слухи (ненавижу обывательское, низколобое, трусливое мифотворчество). И все-таки, признаюсь, червячок в душе моей остался. Захотелось поговорить с командиром ПСК, с рулевым... Но, как назло - и в этом тоже кое-кто усмотрел мистику, - ноль восемьсот второй перебросили в спецподразделение, что охраняет правительственные курорты, а капитан-лейтенанта Харламова так и вовсе услали на Северный флот...
Ладно. Мохнач получил от меня очередную пилюлю, ему не привыкать; только покосился укоризненно и вздохнул - мол, нет в мире справедливости... Я же невольно сам принялся следить, не попадет ли какая морская птица под стальные ножи наших крыльев... Но случилось, пожалуй, еще худшее. Прямо по курсу выскочил из воды глянцевый, точно маслом облитый, дельфин-белобочка, разинул смешную треугольную пасть. Может, поиграть захотелось с чудовищной ревущей рыбиной?.. Оглянувшись назад, в пенной дороге, оставленной винтами, увидел я мелькнувшее кровавое пятно.
