— И все равно отношение к эвтаназии за рубежом более чем осторожное. Заметьте, пассивную не запрещают, но и не формулируется право на нее. Восемь лет назад американский доктор Джон Краай покончил с собой, введя смертельную дозу лекарства. Уважаемый горожанами врач незадолго до этого решил облегчить уход из жизни своему другу, 80-летнему Фредерику Вагнеру, страдавшему очень тяжелой болезнью и уже никого не узнававшему. Краай ввел ему тройную дозу инсулина, после чего тот умер. Вскоре врач был арестован и через неделю выпущен под залог. Он предпочел смерть мукам защиты на суде и доказательствам правильности своего решения. Жесткость нашего закона в отношении эвтаназии продиктована реалиями жизни, в частности, и опасностью возможных злоупотреблений.
— Александр Петрович, биоэтика, судя по приведенным вами примерам, тесно связана с правом. Ученые и в первую очередь философы высказывают мнение, что эта наука не диктует врачу общеобязательных норм и правил поведения, как медицинская деонтология (наука об ответственности, долге). Биоэтика, считают они, лишь осмысливает случай, предельную ситуацию, сопряженную с риском для жизни, нередко на грани смерти. Рассмотрение, анализ этой ситуации с нравственных, правовых позиций как бы создает прецедент для разрешения похожей коллизии в будущем.
— Действительно, конфликты и проблемные ситуации, попадающие в поле зрения биоэтики, как правило, имеют уникальный характер и с юридической и моральной точек зрения представляются иногда трудноразрешимыми. Около семи лет назад мне довелось побывать в Чехословакии на Национальном конгрессе по медицинскому праву. Юрист из Германии рассказал участникам историю одного преуспевающего бизнесмена цветущего возраста. Избалованная роскошной жизнью жена лет 37, взрослый сын. Супруга однажды заявляет мужу: мол, хочет сделать операцию, чтобы стать мужчиной. Муж, будучи уверен, что это минутная прихоть, шутя дает согласие. И даже подписывает соответствующую бумагу. Жена операцию сделала, повергнув мужа в состояние шока. Когда «дым рассеялся», он начал бракоразводный процесс. Не тут-то было! Документ, который он подписал, закрыл ему путь к разводу: ведь он добровольно согласился на операцию. Попробуйте решить эту юридическую задачку…
— Во всяком случае, если взять моральную сторону дела, традиционная медицинская этика в этом случае тоже стала бы в тупик. Сейчас все чаще приходится слышать, что медицинская деонтология как профессиональная этика уходит в прошлое. Что клятва Гиппократа с ее торжественным стилем («в какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного») выглядит устаревшей риторикой. Кажется, вы против такого отрицания…
— Да, не боясь прослыть старомодным, утверждаю, что клятва не потеряла своего значения. Она, как и раньше, обязывает врача честно, бескорыстно выполнять свой долг. Медицинская деонтология — учение о правильном поведении врача, его взаимоотношениях с пациентами и коллегами — возникла в самом начале развития медицины. В ведийскую эпоху в Индии, а это свыше трех тысячелетий назад, кодекс призывал врача быть терпеливым, внимательным, скромным, лечить больного, не требуя ни жертв, ни блага для себя. И заметьте, деонтология существует только в одной сфере деятельности — медицине, принципиально отличающейся от других. Врач лечит не болезнь, а больного, значит, при множестве разработанных схем и стандартов его подход в каждом конкретном случае остается сугубо индивидуальным (если, конечно, это хороший, знающий врач). В медицине все начинается не с научного озарения, а с практики, с отдельных случаев и наблюдений. В этой области деятельности утрата трудоспособности и смерть не противоестественны и в большинстве случае не противоправны, являясь результатом течения патологического процесса, которое врач по мере сил стремится скорректировать.
— Что же нового внесло недавно принятое законодательство об охране здоровья граждан России в отношения «врач-пациент»?
— Вводится принцип информированного согласия пациента. То есть, он вправе потребовать от врача, персонала разъяснения, зачем ему назначены такие-то таблетки, инъекции, процедуры и отказаться от любого медицинского вмешательства. При желании он имеет право получить доступ к медицинской документации, относящейся к его болезни. И даже пригласить со стороны любого специалиста, чтобы удостовериться в правильности лечения.
— Вам не кажется, что это может привести к своеобразному диктату пациентов? Ведь потребитель, придя на завод или в ремонтную мастерскую, не вмешивается а технологию мастера. Почему же профессиональное поведение врача должно вот таким образом контролироваться пациентом?
— Речь идет о сохранении здоровья, и это неоспоримое право каждого. Принятая ООН Всеобщая декларация прав человека, постановление Всемирной организации здравоохранения о «защите человеческой личности и ее физической и интеллектуальной целостности с учетом достижений биологии, медицины и биохимии» отстаивают право человека на жизнь, на здоровье, на ответственное и свободное самоопределение. Я люблю слова Сократа о том, что здоровье это еще не все, но все без здоровья — ничто.
Что касается опасений о «засилье» пациентов, то существующие в лечебных учреждениях внутренний распорядок, обязанности поступающих сюда больных не позволят конфликтным пациентам диктовать свою волю в ситуациях, где все решает компетенция врача и персонала. Но совершенно очевидно, что новый закон потребует серьезной психологической перестройки медиков. Раньше статья об ответственности за неблагоприятный исход лечения имелась лишь в Уголовном кодексе. Теперь в законе предусмотрена ответственность — материальная и моральная, что существенно именно сейчас, когда мы стоим на пороге медицинского страхования.
Недавно в наш институт обратился один известный хирург. Делай в прошлом году серьезную внутри- полостную операцию, он по небрежности зашил и салфетку. Обнаружилось это через год, когда пациент проходил обследование в другой больнице. Забывчивость профессора не имела никаких неблагоприятных последствий для здоровья пациента, однако его дочь предъявила хирургу иск на очень большую сумму. Дело будет решать суд.
— В своих книгах, выступлениях вы постоянно призываете к тому, чтобы в медицине гуманизм и безопасность для человека стояли на первом месте. Но гуманизм, оказывается, палка о двух концах. Аборт в отношении эмбриона не гуманен: убийство! Но запрет на аборт немилосерден к женщине, игнорирует ее право на свободное материнство. Гиппократ учил: не навреди. Но заповедь постоянно нарушается. Почка, взятая у родственника больного, спасает последнего, а как же быть с тем, кто ее дает? А в истории с Бэби М.? Гуманность по отношению к одной семье оборачивается ущербом для другой. Наконец, мы требуем сердобольного отношения к глубоко дефективным детям, безнадежным больным, запрещаем эвтаназию. Но каковы мучения родственников, матерей! И часто на всю жизнь. Благоговение перед жизнью вещь хорошая, каждому понятная и близкая, но вам не кажется, что эта этика несколько абстрактна и ради высокого принципа проходит мимо страданий конкретных людей, чья жизнь становится тяжким испытанием? Какой же подход выбрать: «кантианский», когда действия врача оцениваются, исходя из их соответствия долгу, нравственному императиву, или «утилитарный», признающий высшей ценностью реальное благополучие человека?
