— Сложное дело, я понимаю. Я ведь тоже… того, так сказать, к Инге питал. Было дело, когда она в наш класс пришла. Походил, походил, потом вижу: крепко зацепило. Сидит в голове, не выгнать. Посмотрю — все переворачивается. Ну, сам не маленький, — чего я тебе объясняю, — понимаешь.
— Понима-аю…
— Даже отец заметил. «Дурью маешься?» — говорит. Он у меня простой. Но у него, знаешь, взгляды на все свои. Например, он считает, что муж и жена — это как экипаж грузовика в дальнем рейсе: один ведет, другой подстраховывает, чтобы не сбился с пути, не задремал, помогает во всем; устал — поменялись местами…
— А у тебя какие взгляды?
— А у меня… Черт его душу знает! Конкретно с Ингой было у меня так. Помаялся я, помаялся, вижу — плохо дело. Надо как-то разрядиться. Выбрал момент, подхожу. «Поговорить надо». — «Пожалуйста». — «Ты мне нравишься, ну, вот так, понимаешь…» — «Отлично, — говорит, — а что именно во мне тебе нравится?» — «Ну, вот ты такая красивая, на тебя приятно смотреть». — «Но ты же совсем не знаешь моих других качеств — привычек, вкусов, манеры поведения, скажем, во внешкольное время». — «Какая разница, если я тебя люблю». — «Это не любовь, это — как вирусный грипп. Ты влюблен не в меня — в мою оболочку. Послушай, Саша, я к тебе очень хорошо отношусь, но вот поверь мне: переболеешь и пройдет».
— Я не знал всего этого.
— Откуда ж ты мог знать! В себе глубоко носил, наружу, по крайней мере, в школе, не выпускал. И что ты думаешь: поехал я тогда на соревнования, а когда вернулся — как рукой сняло! Переболел, и все!
— Ты подумай, Вершинина как в воду глядит!
Сказал я это, а сам задумался. Да, есть у девочки сила воли, характер и мыслит нестандартно. Но думал я уже как бы со сторонних позиций, ровней и спокойней, чем раньше.
Сверху нам хорошо были видны остальные члены фирмы, устроившиеся на одной из скамеек на корме. Я перевел взгляд в другую сторону и чуть не упал: по нижней палубе преспокойно, вразвалку шли те самые бичи, которые гужевались в Малой Слободе с Валькой Кислым.
Бичи остановились за трапом, откуда могли скрытно наблюдать за нашей компанией. Меня и Сашку они, к счастью, не заметили. Яковенко шепнул:
— Смотри, это не случайное совпадение. Они явно следят за нашими…
Тут произошла еще одна неожиданность. К бичам с другой стороны подошел тот самый деятель, которого Андрей идентифицировал как официанта или руководителя ансамбля. Нам не слышно было слов, но по мимике можно было догадаться, что он в чем-то горячо убеждал бичей, что-то доказывал, с чем приятели Вальки Кислого не были согласны.
Потом все трое, продолжая спорить, вошли в дверь ближайшего салона.
Ну, сюрпризик!
Мы с грохотом скатились с другой стороны теплохода по крутому трапу и рванули к своим.
Выслушав наш рассказ, аспирант потер ладонью лоб.
— Час от часу не легче… Да, вне всяких сомнений — это все проделки Кислого. Но бородачи — это уж слишком. Что же, готовится бунт на корабле? Н-да, прямо детективная история. Остров сокровищ!
— Надо все проверить, — заявил Липский, — на корабле, конечно, нам ничто не угрожает.
— Могут стибрить карту Пирогова, — сказал Александр, — теперь держи ухо востро.
— Ладно, последим. Митя прав: пока опасаться нечего. В Сольвычегодске попытаемся эту гоп-компанию проверить. А пока будем вести себя как ни в чем не бывало.
В этот момент выглянуло солнце.
— Смотрите на берег, как красиво переливаются волны льна! Как море! — восторгалась Вершинина. — А что там за поселок слева?
— Поселок! — усмехнулся Андрей. — Это знаменитейший город Сольвычегодск, просто отсюда плохо его видно.
— А чем он знаменит? Я всегда была слаба в географии.
— При чем тут география? Тут прежде всего надо знать историю. Сольвычегодск не один век был столицей Русского Севера. Ведь раньше все торговые и военные пути на Урал и в Сибирь проходили здесь.
— Почему не южнее? — спросил я. — Здесь же холодный край, далекий.
— А потому, во-первых, что здесь удобные пути по рекам и через Уральский хребет легче перевалить, а во-вторых, этот путь был кратчайшим в богатые пушниной области, в легендарную Мангазею. Сейчас кое-что уточним.
Липский вытащил из рюкзака изрядно подержанную книгу небольшого формата.
— Так… Сольвычегодск… Столица империи промышленников и купцов Строгановых… некоронованных королей Русского Севера… Дворец-крепость причудливой архитектуры… несметные богатства, спрятанные, по преданию, в надежном тайнике, — бормотал Дима.
Я присел и прочел заглавие книги: «Путешествие по Олонецкой и Архангельской губерниям и Зырянскому краю. Очерки истории и действительности». Не ручаюсь за точность названия книги, но что-то в этом роде. Фамилию автора я прочесть не успел, поскольку Липский прямо-таки подпрыгнул на месте и затараторил взахлеб:
— …Были обнаружены остатки подземных ходов, некогда служивших для тайных сношений… Смельчаки, рискнувшие со свечой в руках нарушить могильную тишину потайных камер и ходов, бывали вознаграждены находкою старинных монет и вещей… Так, учитель женской прогимназии господин Барабанов и…
— Что это за книга, Митрий, когда издана? — встрепенулся Яковенко.
— А-а, сделал стойку на строгановские сокровища. Может, переложим, как говорят французы, ружье с одного плеча на другое? — поддразнил Андрей, улыбаясь. — Эта задачка может оказаться не менее увлекательной!
— Нет, но все же… Как узнаю про неразгаданную тайну, так меня прямо разбирает. Я и фильмы обожаю про призраков, которые слоняются по секретным ходам. Так что за вещь? — Липский взмахнул книгой. — Издание А.Ф.Маркса, Санкт-Петербург, девятьсот одиннадцатый год, — скороговоркой прочел он, — погоди, Александр, не перебивай… Тут еще есть… Так… При очистке подвалов одной из башен строгановского дворца было вывезено несколько телег, нагруженных костями несчастных узников…
— Какой кошмар, — ужаснулась Инга, — эти Строгановы, наверное, были настоящими чудовищами!
— Односторонние оценки мало что дают, — быстро сказал аспирант, и мне показалось, что он ждал такой реакции и что он уже не раз сталкивался с этим внезапно возникшим сейчас вопросом и хорошо продумал его, — эти оценки, даже если брать только жестокие меры управления, надо обязательно соотносить со временем, с эпохой. Семнадцатый век был суровым веком. Бесконечные войны, восстания, голод, массовые эпидемии. Ожесточившиеся люди, крутые нравы. Те, кто правил, не останавливались ни перед чем, чтобы согнуть в бараний рог инакомыслящих и своевольных, огнем и железом, с корнями вывести крамолу. Так поступали все, не исключая просвещенного Петра Великого, не чуравшегося устраивать массовые публичные казни. Так что же вы хотите от купцов Строгановых, детей своего века? Гуманизма, что ли, до которого порой и в конце двадцатого века кое-кому не дотянуться?
