Наверное, — спросил он Кейза, — трудно воевать в четырех измерениях?
Он спросил не потому, что сейчас его очень интересовала война, — его интересовала проблема четвертого измерения, и, кроме того, он чувствовал, что нужно, как ни странно, поддержать эту беседу, удивительно напоминавшую разговор о времени на чаепитии у Мартовского Зайца.
Ей-богу, думал он. Все выглядит потрясающе похоже: абсурдная ситуация, психопатическая интерлюдия…
И молвил Морж: «Пришла пора Подумать о делах: О башмаках и сургуче, Капусте, королях, И почему, как суп в котле, Кипит вода в морях.[4] Кейз улыбнулся. Улыбка у него была узкая, натянутая — так улыбаются военные.
Во-первых, — сказал он, — существует уйма всяких таблиц и графиков — целая наука. Нужно вычислить, где находится враг и что он задумал, затем необходимо попасть в то место раньше него.
Саттон недоуменно пожал плечами.
Ну и что? Такова была тактика во все времена — опередить противника.
Да, — вмешался Прингл, — Но теперь у наших противников есть куча мест для укрытия!
Мы работаем с графиками мыслей, диаграммами отношений, а также с историческими документами, — продолжил Кейз, как будто его и не прерывали. — Прослеживаем цепочку событий и затем попадаем в такое время, где можем что-то изменить, но не очень сильно: значительных изменений допускать нельзя. Главное, чтобы конечный результат оказался немного другим, чуть менее благоприятным для противника. Там что-то изменится, тут что-то подправится — и враг обращен в бегство!
Это трудновато, — доверительно сообщил Прингл, — Надо знать все до тонкостей. Выкапываешь какое-нибудь историческое событие, изучаешь его до черт знает каких подробностей, отыскиваешь точку, в которой нужно произвести изменения, отправляешься туда…
И получаешь по морде, — резюмировал Кейз.
Потому что, как выясняется, — сказал Прингл, — историк допустил ошибочку, будь он трижды неладен. Что-то приукрасил, или его метод был неправильный, или вообще он, может быть, был не в своем уме…
Где-то в цепи событий, — сказал Кейз, — он упустил одно маленькое звено, и…
Вот-вот, — подтвердил Кейз. — Именно — пропустил звено, и когда ты туда влезаешь со своими изменениями, оказывается, ты больше навредил себе, чем противнику.
Саттон слушал и думал.
Шесть тысяч лет назад на пустынном пастбище приземлился человек, а Джон Генри Саттон, эсквайр, спустился с холма, опираясь на палку… У него наверняка была палка, такая крепкая, солидная палка, буковая, и он по вечерам у камина украшал ее замысловатыми узорами… И тот человек разговаривал с Джоном Генри, пользуясь тем же принципом мозговой атаки, что сейчас Прингл пытается использовать на мне, его потомке.
Давай-давай, подначивал про себя Саттон. Говори, пока у тебя в горле не пересохнет и язык не отвалится. Я понял, кто вы такие, и скоро вы поймете, что я это понял. Тогда вы быстренько перейдете к делу.
Как будто прочитав мысли Сатгона, Кейз сказал Принглу:
Джейк, так дело не пойдет.
Похоже на то, — отозвался Прингл.
Давайте присядем, — любезно предложил Кейз.
У Саттона отлегло от сердца.
Ну наконец, подумал он, я узнаю, чего они от меня хотят и, соответственно, что происходит.
Он опустился в кресло. С того места, где он сидел, ему хорошо была видна кабина управления. Она представляла собой небольшой пятачок. Перед креслом пилота располагался пульт управления, но приборов на нем практически не было. Один ряд кнопок, пара рычагов, цепочка лампочек — вероятно, контроль бортовых систем и освещения. И все. Простенько и со вкусом.
Корабль, подумал Саттон, видимо, летит сам по себе.
Кейз скользнул в кресло, вытянул и скрестил ноги. Прингл устроился на краешке стула и, наклонившись вперед, потирал волосатые лапищи.
Саттон, — спросил Кейз, — чего вы хотите?
Ну, во-первых, — начал Саттон, — я хотел бы узнать об этих делах с путешествиями во времени…
Как, вы разве не знаете? — удивился Кейз, — Ведь в ваше время был человек, то есть, я хотел сказать, что он есть, и жив и здоров…
Кейз! — вмешался Прингл, — Сейчас семь тысяч девятьсот девяностый год. А у Майклсона, насколько я помню, шибких успехов до восемь тысяч третьего не отмечалось.
Кейз стукнул себя по лбу:
Ах да! А я и забыл.
Вы понимаете? — спросил Прингл у Саттона. — Улавливаете, о чем речь?
Саттон на всякий случай кивнул, хотя ни черта не понял.
Но как? — спросил он.
Это все из области психологии, — ответил Прингл.
Естественно, — подтвердил Кейз. — Стоит только перестать думать об этом, и сразу поймешь, что к чему.
Время, — сказал Прингл, — понятие ментальное. Раньше его искали где только можно, пока наконец не уразумели, что его место — исключительно в сознании. Когда-то это называли четвертым измерением. Помните, у Эйнштейна…
Эйнштейн не называл время четвертым измерением, — возразил Кейз, — И не тебе, Джейк, об этом судить. Это не измерение, если рассматривать его с точки зрения длины, ширины или глубины. Он рассматривал его как длительность…
А это и есть четвертое измерение! — подхватил Прингл.
Нет! — отрезал Кейз.
Джентльмены! — вмешался Саттон. — Джентльмены, прошу вас!
Ну ладно, как бы то ни было, — продолжил Кейз. — Этот ваш Майклсон пришел к выводу, что время является не чем иным, как продуктом умственной деятельности, что оно существует только в сознании людей и что за пределами сознания оно лишено каких-либо свойств. Свойствами его наделяют люди.
Вы знаете, конечно, — опять влез Прингл, — что есть люди, у которых обострено чувство времени. Они с точностью до минуты могут сказать, сколько времени прошло после того, как то-то и то-то произошло. Они отсчитывают секунды не хуже хронометра.
Майклсон сконструировал временной мозг, — продолжил Кейз, — Мозг, у которого чувство времени усилено в миллиарды раз. И обнаружил, что с помощью этого мозга можно контролировать время на определенном участке пространства. Что во времени можно передвигаться, переносить из одного времени в другое предметы.
Этим принципом мы пользуемся и по сей день, — сказал Прингл. — Временной мозг — это очень просто. Устанавливаете рычажок в такое-то положение и тем самым сообщаете мозгу, куда вы хотите попасть, вернее сказать, не куда, а «в когда», а все остальное — его дело, — Он подмигнул Саттону: — Просто, правда?
Да, — согласился Саттон. — Просто, как апельсин.
Ну, мистер Саттон, — перебил Кейз, — что еще вас интересует?
Ничего. Больше ничего.
