– Что?
«Хеклер-кох» уже в руках Костыля. Он откидывает крышечку на прицеле, внимательно осматривает местность, кусты, тростник, потом, не оборачиваясь, тихо произносит всего одно слово:
– Комод.
У меня сразу подскакивает пульс, на спине выступает холодный пот. За таким обыденным, простым словом скрывается одна из самых опасных тварей здешних мест, могучий зверь, что-то вроде плотоядного буйвола или бегемота.
Комоды обычно сидят в грязи, выставив наружу только плоскую голову с выпученными глазами. Когда к месту лежки хищника приближается добыча – болотные лани, собаки, крупные грызуны или люди, – сильные задние ноги выталкивают тушу животного, и комод мчится вперед, разинув огромную пасть, усеянную острыми зубами. Челюсти у него открываются не так, как у обычных зверей, – нижняя остается неподвижной, а верхняя выдвигается вперед и поднимается, словно ящик комода, отсюда и такое неподходящее для хищника прозвище. По-сургански, кстати, комод называется «зегбаун», что значит «тот, кто стережет».
Убить эту тварь из автомата или винтовки нереально, толстая шкура и подкожный жир работают как бронежилет.
– Назад! – шепчет Костыль.
Я начинаю пятиться, водя перед собой стволом АКМСУ. Оглушительный рев рвет утреннюю тишину.
– Он нас учуял! – орет Костыль и срывается с места. – За мной!
Мы бежим назад, к мосту. Обернувшись, я вижу темную тушу зверя, нагоняющего нас огромными прыжками. Комод ломится напрямик через заросли, как бульдозер через подлесок.
Бежать тяжело – контейнер бьет меня по ногам, оттягивает плечо.
– Быстрее!!! – Костыль хватает меня за рукав. – Он не полезет на мост!
Хочу ответить ему что-то ехидное про капитана Очевидность, но дыхания не хватает. До моста – метров сто. Снова оборачиваюсь и понимаю – не успеем. Тварь совсем рядом, отчетливо видно блестящую на солнце морду, выпученные, налитые кровью глаза, узкие ноздри и клыки, белые, словно выточенные из мрамора.
– Надо… разбежаться… – хриплю из последних сил. – Так хоть… хоть один…
Комод ревет, кажется, над самым ухом. Все, он нас догнал!
– Падай! – Костыль толкает меня в бок, я запинаюсь о ржавую железяку, торчащую из земли, и лечу кувырком. Автомат больно бьет ствольной коробкой по челюсти, контейнер – по затылку. Повернув голову, вижу, как разинувший пасть комод набегает на Костыля, тот резко выбрасывает руку, в воздухе мелькает что-то круглое, а затем мой напарник падает, прикрыв голову руками, и тут башка комода буквально разлетается на куски. Зверь по инерции делает еще несколько шагов, потом валится в лужу, заливая все вокруг темно-бордовой густой кровью.
С трудом поднимаюсь, трясу головой – в ушах звенит.
– Чем это ты его?
– Не ори. – Костыль, как всегда, спокоен. – Граната Ф-1. Лучшее средство против комодов.
Бормочу:
– Хрусть – и пополам…
Прихрамывая, подхожу к еще подергивающейся туше. Омерзительно пахнет свежей убоиной. Откуда-то появляются вездесущие мухи, начинают с жужжанием кружиться над зверем. Верхнюю челюсть комода практически оторвало взрывом, она вывернута зубами наружу, висит на лоскутах мышц.
Костыль поднимает с земли кривую ржавую трубу, одним сильным ударом выбивает клык, бросает мне:
– На, на память.
Клык длиной сантиметров двадцать пять, не меньше. Сую его под клапан рюкзака. Костыль, конечно, крут, ничего не скажешь. Убить комода в одиночку, да еще гранатой – это нужно уметь. Он сильно рисковал – разлет осколков у «феньки» под двести метров, его могло уложить на месте.
Достаю фляжку с водой, делаю пару глотков. Жарко.
– А ты зачем контейнер волок, дурень? – спрашивает Костыль беззлобно, но с подковыркой. – Бросил бы в сторону. Комод не ест ручные противотанковые гранатометы.
– А ты чего не подсказал, раз такой умный?
Костыль не знает, что ответить, и сопит, глядя в сторону. Один – один.
– Ладно, надо идти, – наконец бросает он и, не дожидаясь меня, начинает движение.
* * *
Оставшийся день проходит буднично – переход, привал, снова переход. Западная часть Ржавых болот полностью оправдывает свое название – здесь повсюду из зарослей торчат остовы машин и механизмов, то и дело попадаются какие-то постройки промышленного назначения, то ли заводские цеха, то ли объекты нефтеперерабатывающей инфраструктуры.
Все гнилое, ржавое, озера и лужи наполнены коричневой жижей. Пару раз видим обширные пустыри, на которых ничего не растет – земля тут отравлена неизвестно чем. На всякий случай обходим эти мертвые зоны стороной.
Ночуем в огромной цистерне, лежащей на боку посреди мелкого озерца. Горловина цистерны повернута набок, дождь сюда не попадает, и внутри сухо. Завтра к обеду мы должны оставить болота позади и выйти к железке.
После скудного завтрака, затянув рюкзак, киваю на контейнер.
– Мы что, так и попремся с этим дальше, на железку?
Костыль щурится, ковыряет ногтем стенку цистерны. Чешуйки ржавчины с тихим шорохом падают ему под ноги.
– Так и попремся… – говорит он наконец. – Время не ждет.
На главной площади Тангола было шумно. Люди стояли так плотно, что яблоку негде было упасть в буквальном смысле; брось его в толпу какой-нибудь малолетний или великовозрастный шалун-экспериментатор, оно так и осталось бы лежать на плече сталевара, масложима или токаря с темными подглазьями и въевшейся в поры кожи металлической пылью.
Толпа окружала выступающий эшафот, отлитый из чугуна более пятидесяти лет назад. Черный, украшенный узорами, аллегорическими фигурами, изображающими торжество правосудия, главный городской эшафот Тангола заслуженно входил в десятку самых знаменитых произведений искусства Великого Сургана. Его не портила даже большая гильотина с блестящим косым ножом, установленная прямо посредине металлического помоста. В конце концов, это же не садовый павильон и не беседка в парке, а крайне важное сооружение, способное ни много ни мало оказать влияние на ход мировой истории.
То, что люди, несмотря на единственный выходной день, пришли сюда, объяснялось просто: на площади Шести Столпов сегодня должно было свершиться правосудие. Безжалостный меч народного гнева неотвратимо обрушится на каждого, преступившего закон Великого Сургана, а тем более на подлых предателей и изменников, продавших Край Отцов за клондальское золото и аламейские земли.
Сегодня как раз такой случай, сегодня момент истины для когда-то верного сына Великого Сургана полковника Вустага Ллюра, командира отдельной разведывательно-истребительной «команды А». Впрочем, уже бывшего полковника и бывшего командира.
