Фома размышлял.
— Свернем ко мне, — сказал он, приняв решение. — Крюк небольшой. Зато отдохнем по-человечески.
— А? — Георгий Сергеевич никак не мог отдышаться. Зашелся кашлем. Простите, я не понял… К вам?
— Ко мне. Я у вас в гостях сколько раз бывал, а вы у меня еще ни разу. Вот и поправим это дело.
— Гм. Признаться, я думал, что вы…
— Все время слоняюсь, как вечный жид? — с грустной улыбкой закончил Фома. — Это не совсем так. Это лишь почти так.
Он замычал, схватившись за голову, не слыша, как мучительно охнул Георгий Сергеевич, не видя, как он скорчился. Боль схватила сразу, сдавила мозг тупыми когтями и долго не спешила отпускать. А когда все же отпустила, Фома потер виски и объяснил, упреждая вопрос:
— Бродячий магнитный вихрь, только и всего. Довольно мощный. Это не страшно, он почти никогда не убивает, голова болит только… Вы в порядке?
Георгий Сергеевич был в порядке, то есть жив. А остальное — дело техники. При необходимости Фома понес бы его на себе, но, само собой, был готов сделать все, чтобы такой необходимости не возникло.
— Игорь, друг мой… Я рад, что вы приняли гипотезу о местном боге. Не надо только безоглядно верить. Надо думать. Вы Фома, Фомой и оставайтесь. Возможно, нет никакого смысла в э-э… персонификации высшего существа, которое с нами шутки шутит. Вот вы не раз приносили мне книги… Заметьте, книги, не читанные прежде ни мной, ни вами! Вы выспали то, о чем прежде не имели понятия. Но разве это доказательство существования бога? Что если просто-напросто таковы свойства данного мира? Ведь Плоскость имеет связь с Землей, хоть связь эта и односторонняя… Вы можете сказать, где тут сознательная деятельность высшего существа, а где ее и в помине нет? Сдается мне, вы уверены, что так называемый король сумел договориться с высшим существом… А мне кажется, что он просто открыл еще один рычаг влияния на этот мир. Не более.
— Он — это я, — мрачно напомнил Фома.
— Нет, он — не вы… Не вы открыли — он открыл. Игорь, друг мой, не надо считать гением ни его, ни себя, умоляю вас! Ему могло просто повезти. Дело случая. Вот, например, стеклянный лабиринт с белыми крысами. Классический опыт. Крысы бегут по нему, суетятся, вынюхивают… Одна случайно нажала лапкой на незаметную педаль — и получила электрический разряд. Другая нажала на другую педаль — и получила кусочек сыра. Разве это не похоже на нас? А разве невидимый крысам экспериментатор, построивший лабиринт, не похож на крысиного бога?
— Продвинутый представитель высшей расы изучает людей, — кивнул Фома. Человечество мечтало о контакте с иной цивилизацией, а получило взамен одиночку-экспериментатора. Вся их цивилизация — слишком жирно для нас, рылом не вышли, а наша для них — неинтересна, потому что примитивна. Один только чудик и нашелся… Слыхали, знаем. Георгий Сергеевич, дорогой вы мой, это очень старая гипотеза.
— Но ведь не опровергнутая?
— Не опровергнутая.
— Тогда думайте над нею! У вас хорошая голова, вот и пустите ее в дело! Ищите, делайте выводы, сомневайтесь — что угодно, только ни в коем случае не верьте безоглядно…
Он еще что-то говорил, а Фома, кивая в такт, старался не морщиться и думал о том, что школьный учитель — больше диагноз, чем профессия. Ему хотелось сказать: «Георгий Сергеевич, я не школьник, не юнец прыщавый с рэпом в голове и зудом в гениталиях, мне уже двадцать семь!»
Но он молчал. Если старый учитель затянул монолог, то это прежде всего нужно ему самому. Пусть говорит, веря в пользу слов. Отнять эту веру значит отнять очень многое. Потерпеть ведь совсем нетрудно.
Возразить, выслушав, — дело иное.
— Я не хочу жать на педаль, — сказал он, когда Георгий Сергеевич умолк. — Я теперь хочу только понять, как жить дальше в этом сволочном лабиринте. Не жать, а жить. Так, как предложил Гумно от имени Я-второго, не хочу. Тогда уж лучше не жить вовсе. Шагнул в черный провал — и кранты. Кто такой был феодал на Плоскости? Защита и опора. Кем он станет теперь? Прессом-соковыжималкой? Сатрапом персидским? Гауляйтером?
Георгий Сергеевич только вздохнул.
— Самое интересное: Гумно был уверен, что я поломаюсь для вида, а потом с радостью соглашусь. Выгодно же! Еще одну вещь он сказал напоследок: мясо!.. Нет, не подумайте чего, не человеческое… Сами знаете, животных сюда редко забрасывает, разве что вместе с людьми. Собаки, кошки… И все они либо съедались, либо подыхали от бескормицы. Но ведь когда люди попадают на Плоскость конвейером, с ними рано или поздно окажутся и травоядные, так? Бабка пасла козу — хлоп, и обе здесь. Голубятник кормил голубей — и вот он тут вместе с голубями и голубятней. И так далее. Рано или поздно кролики у нас размножатся, домашняя птица… А мы тут семенами меняемся, достали что-нибудь новое — радуемся, идиоты! Вам не надоело вегетарианство? Мне давно надоело. Сукин сын приберег этот аргумент напоследок…
— А вы… — начал было Георгий Сергеевич.
— Что?
— Нет, ничего. Нет-нет, я понимаю. Отношения феодалов — это, знаете ли, совершенно не мое дело.
— Я отпустил его, — ответил Фома и поймал недоверчивый взгляд Георгия Сергеевича. — Нет, правда, отпустил.
— Странно… Гм… Мне показалось, что я слышал выстрел… Нет-нет, Игорь, я вам верю!
— Выстрел был, — кивнул Фома. — Но ушел он живым, честное слово.
— М-да… Гм… Но ведь это вы стреляли, а не он?
— Не он, — мрачно сказал Фома. — Я прострелил ему руку. Нарочно. И сказал, что вторая пуля пойдет ему в живот. Он поверил.
— Зачем? — только и спросил Георгий Сергеевич.
— А вот так. Это объявление войны. Вообще-то двуногих скотов надо убивать, но тогда король Я-второй прислал бы нового парламентера. Наверняка решил бы, что первый сгинул. Пусть теперь знает: в гробу я его видал, двойничка своего.
Георгий Сергеевич глубоко вздохнул, пожал плечами и ничего не сказал.
— Пойдемте, — позвал Фома.
— Постойте… Вы действительно хотите сказать, что выстрелили бы ему в живот, если бы он…
— В живот или в голову — не знаю. Знаю только, что убил бы гада. Нельзя приходить ко мне с такими предложениями.
Спускаясь с бархана, он для начала изругал себя за то, что все рассказал Георгию Сергеевичу, а потом ожесточился. Кой черт! Дипломатничать еще! Вот вам правда, ешьте ее. Она груба, грязна и жестока, но другой-то правды все равно ни у кого нет. Даже на Земле. А уж на Плоскости и подавно. Феодализм это вам не рыцарские турниры и песни менестрелей. И не кодекс бусидо. Это просто жестокость, возведенная в ранг необходимости.
Да, люди делают любой мир гаже, чем он есть. Но и мир отвечает им той же любезностью. Круговорот. Выскочить из него невозможно. Можно слегка высунуться, но это означает жить отшельником. Только так.
