Леа осторожно поднялась, ласково улыбнулась Анне и направилась к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, она глубоко вздохнула, постояла немного и пошла по палубе, обходя оставленные на ночь шезлонги.
Ветер посвежел. Луны не было видно, звезды казались выпуклыми и близкими. Они двигались.
Девушка оглянулась.
Лайнер менял курс. Он описывал широкую дугу.
Когда Леа вновь повернулась, она увидела то, что несколько секунд назад скрывали надстройки.
Она увидела низкий силуэт корабля, на который стремительно надвигался нос «Принцессы». Расстояние не превышало ста метров.
…На эсминце спохватились поздно. Отчаянно взорвался ревун. Руль переложили на борт, машина «Бардика» дала полный ход. Однако ничего уже нельзя было поделать.
Огромный форштевень «Принцессы» вошел в корпус эсминца почти под прямым углом, в районе дымовых труб. Раздался надрывный металлический скрежет.
Разбрызгивая снопы искр, носовая оконечность лайнера метров на восемь проломила обшивку «Бардика».
Инерция, гигантской массы судна была столь велика, что толчок получился не слишком сильным. Леа инстинктивно ухватилась за поручни.
Позади за ее спиной в недрах огромного плавучего города нарастал гул, похожий на единый непрерывный стон. Батур не сразу поняла, что это такое. Пронзила мысль: Анна! Леа бросилась обратно.
Она вбежала в коридор, и ее чуть не сбила с ног рвущаяся навстречу толпа. Переборки трещали. Стоял непрерывный грохот. С огромным трудом Батур пробилась к салону, но войти в него оказалось невозможно. Это было ни к чему, потому что в нем бурлило обезумевшее людское стадо. Батур прижалась к переборке и закрыла глаза.
Кто-то схватил ее за руку. Она увидела, подняв веки, одного из офицеров Льюиса.
— Скорей, — прохрипел тот, увлекая ее за собой, — скорее!
— Нет, — Леа покачала головой. — Там Малик!
— К черту Малик! — заревел офицер. — К черту всех баб! Нам остались минуты. Ну?!
С невероятным трудом они вырвались на палубу. У шлюпбалок стоял второй офицер, лицо его было искажено. Он наконец увидел их.
— Слава Богу! — сказал он. — Таранная переборка держит. Может, еще обойдется.
— Нет, — первый выругался, — мы ударили его в торпедный погреб. «Бардик» горит. Остались считанные минуты! — снова выкрикнул он, бешено выкручивая тугие винтовые стопоры. — Помоги!
Вдвоем они освободили висевшую на кильблоках шлюпку. Ее вывалили за борт, шлюпка повисла, раскачиваясь.
Леа была точно во сне. Офицеры в шлюпке отчаянно гребли, надеясь обогнать смерть. Они прекрасно работали, но все же недостаточно быстро. Когда «Бардик» выплюнул из себя грязно-оранжевый столб огня, поднявшаяся волна настигла шлюпку. Она не перевернула ее, но наполнила водой до краев. Ручной насос не работал, черпака не нашли. Более пяти часов Леа и ее спутники провели по пояс в воде. Их сняли, когда рассвело.
Оно было огромным и мрачным, с грязными облупившимися стенами, навечно пропахшими бобами и чесноком.
Помещение для приема пищи.
Ван Ридан сидел за столом в углу, угрюмо ковыряясь в тарелке. Ему не хотелось есть. Поодаль равномерно жевали свои вечерние бифштексы пятеро ребят из команды Серверы. Они держались особняком, равнодушные и уверенные в себе. Профессионалы. Среди них не было никого моложе тридцати. Ван слышал приглушенные обрывки фраз, звяканье посуды. Кто-то громко рыгнул — , отодвигаясь от стола.
Столовая была почти пуста. Влажно и душно. Ридан мрачно подумал, что ночь, вернее всего, будет опять бессонной. Шла вторая неделя, и сигнизаторы со своей злобной ожесточенностью ему порядком надоели. Немыслимая жара усугубляла настроение. Он вспоминал знакомых девушек, особенно Нэнси, и та теперь не казалась ему такой уж глупой и вздорной. Полмесяца монашеской жизни! Он не привык к таким перерывам.
Потом его мысли обратились к Нине. Признаться, она волновала его, и причиной было не только мужское возраставшее нетерпение. Он никогда прежде не встречался с таким типом женщин. Казалось, в ней должно быть нечто особенное, то, что не приходилось еще переживать. Дразнящее предчувствие возбуждало и распаляло воображение.
— Ага, поближе к кухне? — Ван услышал смех за спиной.
Он обернулся и увидел Фресса.
Механик поставил на стол тарелку и грузно опустился рядом.
— Перекусим немножко, — сказал он и зачем-то подмигнул Ридану.
Отдуваясь и грохоча стульями, охранники встали из-за стола и прошли мимо. Заметив взгляд Вана, механик усмехнулся.
— Нехорошо ты на них посмотрел, — заметил он, жуя. — Не нравятся?
— Удивительно, — зло сказал Ридан, — как вы все волнуетесь по поводу впечатления, которое производите. Прямо как невеста на пятом месяце. Наверное, такая суетливость свойственна всем террористам.
Фресс засмеялся: — Террористам? Прекрасно! Мы что, действительно на них похожи?
— Похожи? — Ван откинулся на стуле и внимательно посмотрел на механика. — Это не то слово. Вы террористы и есть.
— Но ведь нас тут довольно много, и каждый занят чем-то своим. — Фресс говорил неторопливо. — Вот и ты здесь, с нами. Как же так — всех в одну кучу? И Серверу, и Нину?..
— Сервера — дрянь и садист, — оборвал Ридан, — о нем и говорить нечего.
Фресс покачал головой: — Я не стал бы так категорично судить. Сервера по-своему одаренный человек. И он не садист. Если знать, что он, к сожалению, не способен сострадать, тогда легче будет его понять.
— Господи, о каком сострадании можно говорить, находясь здесь?!
— Почему нет? На сострадании как раз и держится наше движение, — Фресс смачно схрупал луковку. — Большинство очень многое вкладывают, жертвуют и деньгами, и… личным. Вот Горган — ты знаешь, что он влиятельное лицо в промышленности?
— Да откуда ж мне это знать? — Ридан пожал плечами.
— Без его денег и связей нам было бы трудно, — продолжал механик. — А самому Горгану никакой корысти тут нет.
— Ему, может, и нет…
Но Фресс пропустил это мимо ушей.
— Ведь ты понимаешь, — мягко сказал он, — близится хаос. Как же можно оставаться равнодушным? Как же можно не сострадать? Общество не может так жить. «Урод» — разит, как пуля. Нет жизни без доверия.
— Это все общеизвестные истины, — заметил Ридан.
— Но они не становятся от этого ложными. Дело в том, что большинство с отвращением, с изначальной какой-то гадливостью относятся к дэволюрам. Хорошо это или плохо — не будем спорить. Это факт. В такой ситуации лучший выход — принудительное тестирование. Конечно, это жестоко. Но не жестоко ли бездействием подталкивать народ к бунту?
