У одной из машин Гэррети увидел двух девушек-ровесниц в летних шортах и легких блузах. Их лица горели волнением - древним, греховным и чуть не до безумия эротическим. Гэррети почувствовал, как животная похоть волной поднимается в нем, заставляя все его тело дрожать в лихорадке.
Вдруг Гриббл, уже проявивший себя радикалом, свернул с дороги и рванулся к девушкам. Одна из них, та, что была ближе, повернулась к нему и обняла руками за шею. Гриббл - растерянная, перепуганная фигура в пропотевшей белой рубашке, - прижал ее к себе; его руки блуждали по ее груди, животу, бедрам, не встречали никакого протеста с ее стороны.
Он получил второе предупреждение, потом третье. Когда прошло пятнадцать секунд ожидания, он оторвался от девушки, пустился бежать, упал и, кое-как поднявшись, полувышел-полувыскочил на дорогу.
- Не смог, - по лицу его катились слезы. - Видели, она хотела меня, а я не смог... Я... - его слова потонули в нечленораздельных всхлипываниях.
Он шел, держась обеими руками за живот.
- Ну, им-то хватило, - зло, как всегда, вставил Баркович. - Будет, о чем поговорить завтра.
- Заткнись! - крикнул Гриббл. - Как больно, черт! Это судорога.
- Стоячка, а не судорога, - заметил Пирсон. Гриббл молча посмотрел на него из-под упавших на лоб растрепанных черных волос.
- Больно, - снова прошептал он и медленно опустился на колени, так же прижимая руки к животу. Гэррети мог разглядеть крупные капли пота, стекающие по его шее.
Мгновение спустя он был мертв. Гэррети обернулся в сторону девушек, но они уже спрятались в своей машине. Он пытался изгнать их из своей памяти, но не мог. Каково это - прижимать к себе их мягкую, податливую плоть? Ее бедра извивались, когда Гриббл целовал ее... О Боже, они извивались... Это был спазм, оргазм, что угодно... О Господи, только бы сжать ее вот так и чувствовать это тепло... Он вдруг кончил. Теплая жидкость потекла по его промежности.
Черт, сейчас появится пятно на штанах, и кто-нибудь обязательно заметит. Заметит и скажет, что выгонит его на улицу голым и заставит так ходить... Ходить... Ходить...
"О Джен, я люблю тебя, правда, люблю, но это что-то не то, что-то совсем другое..."
Он распустил куртку вокруг талии и продолжал идти так же, как и раньше, и воспоминание тускнело, как фотография, оставленная на солнце. Теперь они шли под уклон, и шаг поневоле ускорился. Пот тек ручьями.
Гэррети - он сам себе не поверил, - вдруг захотелось, чтобы опять наступила ночь. Он оглянулся на Олсона.
Олсон опять глядел на свои ноги. На его шее явно выступили жилы, губы скривились в застывшей усмешке.
- Он уже почти готов, - сказал рядом Макфрис. - Когда человек начинает надеяться, что его застрелят и тогда он сможет отдохнуть, он далеко не уйдет.
С этими словами он ускорил шаг и оставил Гэррети позади.
Стеббинс. Он давно не видел Стеббинса. Гэррети обернулся - Стеббинс сильно отстал, но его можно было безошибочно узнать по красным штанам. Он все еще шел в хвосте, как тощий гриф, выжидающий, когда кто-нибудь упадет... Гэррети почувствовал прилив гнева. Ему вдруг захотелось вернуться и схватить Стеббинса за горло - без всякой причины, просто выместить накопившееся раздражение.
Когда они достигли подножия холма, ноги Гэррети онемели.
Это сопровождалось пробегающими по ним время от времени вспышками боли и грозило судорогой. А почему бы и нет? Они ведь идут уже двадцать два часа.
Двадцать два часа беспрерывной ходьбы - мыслимо ли это?
- Как ты? - спросил он Скрамма, будто не видел его уже очень давно. Отлично, - Скрамм шумно высморкался и вытер руку о штаны. - Просто отлично.
- Похоже, у тебя насморк.
- Это у меня каждую весну. Сенная лихорадка. Ничего страшного.
Гэррети открыл рот, чтобы возразить, когда воздух наполнил знакомый звук "пах-пах!" Впереди кого-то застрелили, и это оказался Гаркнесс. Гэррети испытал странное возбуждение. Магический круг опять разорвался. Гаркнесс никогда не напишет книгу о Длинном пути. Его отволокут с дороги в сторону, как мешок с мукой, или запихнут в грузовик в брезентовом мешке. Для него ДЛИННЫЙ ПУТЬ - закончился.
- Гаркнесс, - сказал Макфрис. - Старина Гаркнесс получил пропуск.
- Прочти эпитафию в стихах, - предложил Баркович.
- А ты заткнись, убийца, - бросил Макфрис, не глядя на него. - Старина Гаркнесс. Черт возьми!
- Я не убийца! - завизжал Баркович. - Я еще спляшу на твоей могиле!
Я... Хор ругательств заставил его замолчать, и он, втянув голову в плечи, отошел.
- Знаете, кем работал мой дядя? - спросил Бейкер, когда они проходили сквозь тенистый туннель развесистых деревьев, и Гэррети, глядя на них, пытался не думать о Гаркнессе и Гриббле.
- Кем? - спросил Абрахам.
- Могильщиком.
- Здорово, - без интереса отозвался Абрахам.
- Когда я был маленьким, я всегда удивлялся - кто его похоронит, когда он умрет? - Бейкер глядел на Гэррети, отсутствующе улыбаясь. - Как эта загадка, помните? Кто стрижет городского парикмахера?
- Ну и кто его похоронил? - спросил Макфрис. - Если, конечно, он умер.
- Умер, - сказал Бейкер. - Шесть лет назад, от рака легких.
- Он что, курил? - спросил Абрахам и помахал семье из четырех человек и персидского кота. Кот был на поводке, и все происходящее явно не вызывало у него энтузиазма.
- Нет, - сказал Бейкер. - Всю жизнь страшно боялся рака.
- Так кто его похоронил? Скажи, чтобы мы могли перейти к чему-нибудь более интересному, скажем, к контролю над рождаемостью.
- А что, это интересно, - начал Гэррети. - У меня подружка католичка и...
- Так кто похоронил твоего деда, Бейкер?
- Не деда, а дядю. Дед у меня был адвокатом в Шревпорте. Он...
- Хрен с ним, с дедом, - перебил Макфрис. - Даже три хрена.
Кто похоронил твоего дядю? Скажи, и покончим с этим.
- Никто. Его кремировали.
- Во те раз! - воскликнул Абрахам и засмеялся.
- Тетя собрала его пепел в вазу и держала у себя дома, в Батон-Руж.
Она пыталась продолжить его бизнес, но у нее ничего не вышло.
- Это твой дядя поднасрал, - заметил Макфрис.
- Почему это?
- Плохая реклама для такого бизнеса.
- Что, смерть?
- Да нет, кремация.
Скрамм опять шумно высморкался и сказал:
- Ничего, он тебя там встретит.
- Надеюсь, - сказал Бейкер, не обидевшись.
- Твой дядя... - начал Абрахам, но тут Олсон начал умолять солдат, чтобы ему дали отдохнуть.
Он не останавливался и не замедлял шаг, но продолжал свои мольбы тягучим, полностью безжизненным голосом, вызывающим у Гэррети раздражение.
Разговор смолк. Все уставились на Олсона. Гэррети изо всех сил желал, чтобы его поскорее пристрелили. Чтобы он больше не мучился и не унижался. Солдаты смотрели на Олсона с теми же каменными, абсолютно безучастными лицами.
