Могущество йолльских магов заключается прежде всего в том, что им невозможно врать.
– Нет.
Он был потрясен. Я заметил это по глазам. Но, даже сбитый с толку, соображал он быстро.
– Ты хочешь сказать, что здесь рядом… еще один… такой же?
– Это Цветущая, мясоед, – сказал я со скрытым торжеством. – Что ты хотел здесь найти?
Он захлебнулся яростью. Нашей с ним жизни оставалось – несколько мгновений.
– Я убью тебя.
– Я знаю, – я мельком взглянул на дряхлое, мертвое лицо барона. В детстве такие лица преследовали меня в кошмарах. – Знай и ты: ни один веснар не умирает мгновенно. И связывать меня бесполезно. Для моего дела мне не нужны ни руки, ни глаза.
Его зрачки расширились. Кольцо на пальце вспыхнуло ослепительно–фиолетовым светом. Йолльский маг чувствовал западню, но все еще не верил.
– Я думал, ты выследил меня, – проговорил я медленно. – Я думал, ты знаешь мое имя… Но тебе просто повезло, мясоед. Вернее – тебе ужасно не повезло. Посмотри на барона – это и твоя судьба тоже.
Мальчишка, стоявший у стены, наконец–то вышел из столбняка и кинулся бежать, поскальзываясь на покрытом соломой полу. Маг смотрел на меня – в его глазах отражался свет факелов.
– У тебя был шанс напасть внезапно, мясоед, – сказал я. – Оглушить. Или убить во сне. Ты этого не сделал.
Он молчал. Мы были связаны, как веревкой, смертью о двух концах: если ударит один, тут же ответит и второй; йолльские маги тоже не умирают мгновенно. Во всем доме, в огромном каменном доме сейчас не было ни души: слуги и стража разбежались. Только где–то под самой крышей тяжело дышал, забившись в укрытие, мальчик.
Мы смотрели друг на друга. Сейчас, именно в эту минуту, маг во всей полноте осознал свою ошибку – и увидел будущую судьбу.
…Они не люди, говорил тогда дед. Запомни, Осот, они все – нелюди.
* * *
– Вставай, Осот. Вставай.
– Деда, но ведь ночь… Совсем темно… Завтра у меня уроки…
– Не завтра, а сегодня. И не уроки, а война. Вставай, Осот!
Мальчик тер глаза кулаками, сутулился и судорожно зевал. Ему было семь лет, светло–русые волосы торчали, как колючки репейника. Двух зубов недоставало.
– Деда… Их будет много?
– Очень много, – жестко сказал мужчина лет пятидесяти, протягивая мальчику полотняную куртку со шнурками–завязками. – Сколько бы ни было – они наши, Осот. Мы будем ждать их под лесом… Если успеют, подойдут еще Усач и Ягода.
– Как это – если успеют?!
Мужчина не ответил.
Над Холмовым лесом висела луна. Каждый дом, каждый куст отбрасывал длинную черную тень. Поселок не спал: в каждом доме, за закрытыми ставнями, что–то происходило: мальчику слышались приглушенные голоса и плач. Держась за руку мужчины, он шел, почти бежал в гору, деревянные подошвы скользили по росистой траве, штаны вымокли до колен.
– Стой…
Мальчик огляделся.
За спиной лежал поселок – тихий, без единого огонька. Слева темнел лес, уходил все выше и сливался с небом. Справа, внизу, тянулся тракт, залитый луной, а впереди, в полном безветрии, стояли под лунным светом поля с высоченной, почти созревшей рожью.
Мужчина лег и приложил ухо к земле. Мальчик дрожал, щелкая зубами, смотрел вперед – но видел только рожь на вершинах ближайших холмов.
– Они близко, – мужчина резко поднялся. – Я возьму слева, от леса, а ты справа, от тракта… Усач!
Мальчик обернулся. По склону холма бежал, пригибаясь, человек. Через минуту он уже стоял рядом, тяжело дыша, вытирая молодое безусое лицо.
– Ягода не придет, – сказал он вместо приветствия. – Я сам еле успел…
Задрожала земля. Даже сквозь толстые деревянные подошвы мальчик слышал, как она содрогается.
– Я возьму от леса, – сказал его дед. – Малой от дороги, ты, Усач, будь в центре.
– С чего ты взял, что они пойдут здесь? – безусый Усач все еще задыхался. – Что не перевалят холмы южнее?
– Нелюдь под нелюдью, – тихо сказал мужчина. – Там, на юге, слишком крутые холмы… для этих тварей.
Мальчик смотрел на далекие поля. Вся его кожа сделалась колючей и жесткой, как эта рожь, светлые волосы встали дыбом. Ухо различало глухой топот, порождавший сотрясение земли.
Над темным горизонтом медленно поднимались головы, тысячи голов. Выше, намного выше роста обычного человека. А под ними – мальчик на миг зажмурился – второй ряд голов. Нечеловеческих, огромных, длинных. На таком расстоянии, да еще в темноте, невозможно было различить глаз и лиц. Но мальчик видел их раньше – и стоял, оцепенев, широко открыв глаза и рот.
Тяжелая рука деда опустилась на плечи, заставила лечь. Рядом лежал в помятой ржи Усач – бормотал себе под нос и ругался, но мальчик его не слышал. Земля Цветущей, к которой он прижимался теперь всем телом, дрожала под ним, будто от страха.
Он обхватил ее обеими руками.
– Идите, – говорил дед, в голосе его звякала смерть. – Идите… Ближе. Еще ближе.
Мальчик прижался к своей земле щекой.
– Осот! Ты слышишь? Они нелюди, все. И те, что внизу, и те, что сверху. У них нет корней – ни земных, ни небесных, они не растут – носятся по свету, как сброшенные листья, как пойманный ветром мусор. Преврати их в мусор!
– Да, деда, – беззвучно ответил мальчик.
– Встаем, – сказал мужчина. И они поднялись одновременно – все трое.
Всадники, ехавшие впереди, заметили их и вскинули луки. Двое или трое успели выпустить стрелы; они пролетели высоко над головами стоящих на холме мужчины, юноши и мальчика.
Никто из троих даже не шевельнулся.
Первыми упали кони, повалились, увлекая за собой всадников. Кто–то успел подняться, кто–то нет. Кто–то закричал – прошло мгновение, может быть, два; по рядам поверженной армии прокатился не то хрип, не то сдавленный стон. Заколебался под луной воздух, ставший вдруг очень жарким.
И снова сделалось тихо и неподвижно.
Под луной, устилая вытоптанные поля, мешками лежали пришельцы. Их дряблая кожа складками стекала к подбородкам, к огромным хрящеватым ушам. Ветер срывал с черепов седые волосы, подбрасывал к небу, и издали казалось, что на поле боя отцветают одуванчики.
Мальчик стоял, дыша ртом. Бесконечно дряхлые, седые лошади лежали вперемешку с людьми, одновременно умершими от старости. И странно выглядели рядом с этими немощными трупами их блестящие мечи, копья, их натянутые луки. Кольчуги своим весом проламывали истончившиеся грудные клетки, то там, то здесь слышался хруст…
– Уходим, – сказал мужчина. – И помни: тебя здесь не было, Осот.
* * *
Мы молчали. Покойник в провисшем гамаке отбрасывал множественную тень – по числу факелов.
