Мандрыкина пододвинулась вплотную, взяла осторожно мою руку. А я и не заметил, когда!
– Геннадий Викторович, мы не хотим, чтобы вы страдали… Я не хочу! Потому, что вы очень хороший человек… И вы мне очень нравитесь.
Шепчет, а у самой слезинки по щекам текут. Ну всё, приехали. Это что получается? Влюбилась в меня деваха? Не было печали… Слыхал я о таких случаях, но на собственной шкуре испытать не приходилось. Говорят, с одной стороны – приятно, а с другой – неловко. И мандраж бьёт – не дай бог кто решит, что сам повод даёшь, или, ещё хуже, намерения какие имеешь.
Да уж, неловко. Вот пришла в тренерскую после уроков, плачет, в любви объясняется. И что с ней делать прикажите? Будь я одиннадцатиклассником или, там, студентом, и чтобы мне такая деваха молодая-красивая начала о любви рассказывать… Да я б на седьмом небе…
Но я-то не парнишка, дядя сорокалетний. Неужто не видит?
Видит. Это у них возрастное – в дядек, чуть ли не папаш своих, влюбляться. Пройдёт. Главное, объяснить правильно, помягче. Надежду какую на взаимность ни в коем случае не давать, но и не отталкивать резко. Они в таком возрасте ранимые все. Мало ли что в голову взбредёт? В петлю полезет или с крыши сиганёт. Случаи бывали…
Пока сидел так, обдумывал, что предпринять, Лера от слов к делу переходить начала. Уже не просто мою руку в своей держит – к груди прижала. А грудь у неё упругая, из лифчика так и выпирает. У Светланы такая же лет пятнадцать назад была… И ходуном ходит от волнения. Попытался я забрать руку, но девушка не отдавала. Ещё крепче прижала.
– Геннадий Викторович, если вас дома не поддерживают, то я могу всё для вас сделать! Всё-всё, понимаете? А для вас сейчас главное – расслабиться. Не нужно ни о чём думать, и… – шёпот неожиданно прервался сдавленным всхлипом, – …и простите меня пожалуйста.
Я удивился. Девочка, прощение-то за что просишь? Дела житейские. Я же всё понимаю – возраст, гормоны. Тело уже требует, а мозги не соображают пока. Не Ушинский я, но изучал кое-что, не пацан малограмотный. Только как объяснить помягче? Чтобы не обидеть…
Не хотелось мне её обидеть. Девочка хорошая. И симпатичная… Нужные слова на ум не приходили. Ощущение упругой девичьей груди под пальцами мешало.
Я промямлил:
– Лера, я не сержусь на тебя, но…
Она даже договорить не дала. Точно, ловкая и проворная! Только что рядом сидела, а уже на коленях. Прижалась всем телом, обвила руками за шею. И губами – в губы мне…
Вкус у неё был клубничный. И язык – словно ягодка во рту перекатывается. Ну не железный я! Кто выдержит, когда девка молодая всеми своими выпуклостями упругими прижимается? К тому же со Светланой который месяц друг от дружки в постели отворачиваемся. Кровь в ушах застучала… и не только в ушах. Не оттолкнул сразу, упустил момент.
Девчонка моё возбуждение почувствовала. Заёрзала, начала одной рукой блузку расстёгивать. Совсем плохи дела!
– Валерия… прекрати…
– Сейчас… сейчас я…
Пальцы перестали мучить застёжки, дёрнули вниз, обрывая оставшиеся пуговицы. И мою футболку выдернули из треников. Теперь я кожей чувствовал её кожу. И с ужасом понимал, что не могу контролировать рефлексы. Что треники мои не только горбом вздыбились, но и упираются во что-то там девичье под широкой юбкой-гофре, распластавшейся поверх наших бёдер. И Лера прекрасно ощущает эту часть моего тела.
– Э-э-э… Мандрыкина! Ты что это удумала?! А ну прекрати…
– Пожалуйста… хоть чуть-чуть…
Пальцы сунулись под резинку. Да что это она делает! Перехватить её ладонь не получалось, она прижималась ко мне так плотно, что руку между животами не всунешь. Я лишь тыкался в её голый бок.
– Прекрати…
– Что же ты… ты мужик или нет…
В голосе девчонки злость какая-то появилась. Оттого, что никак своего не добьётся? Да за кого она меня принимает?!
Чужие пальцы коснулись того, чего не нужно. Я попытался сбросить с себя девчонку. А она будто этого и ждала. Начала сползать и меня за собой потянула. Мандрыкина толстушкой не была, но и пушинкой – тоже. И сильная – сильнее, чем я думал. Возбуждение ей, что ли, сил добавляло? Или злость? Когда набок сползла, мне её руку из своих штанов вытащить удалось. Но равновесие я потерял, завалился на диван рядом с обнимающей меня девчонкой. И тут же сильные ноги обхватили мои бёдра, дёрнулись. Один рывок – и я сверху, на ней! Только и успел, – упереться ладонью в диван, чтобы не навалиться всей тяжестью. Распрямился резко, бросая корпус вверх. И девчонку заодно, уцепившуюся, что твой клещ. Клац!
Вспыхнувший в тренерской свет и ослепил, и оглушил на миг. А в следующий – рука, обнимавшая меня за шею, вонзилась ногтями в лицо, ноги же, стискивающие бёдра, наоборот, разжались.
– Пусти… Пустите! – отчаянно завизжала Мандрыкина.
Да ведь я не держал?! Сама на меня накинулась. Я попытался встать. Получилось неуклюже, со второй попытки – стол, близко подвинутый к дивану, мешал.
В дверях стояли техничка баба Вера и Лидия Анатольевна, завуч. Глаза у женщин были по пять копеек, рты приоткрыты от изумления. Секунда, и изумление начало переходить в негодование. Стол, мешавший мне встать, ничего не скрывал от их взглядов. И я представлял, что они видят.
Мужчина, пытающийся выпрямиться, взлохмаченный, растрёпанный, длинные царапины на щеке. Хорошо, хоть подол футболки прикрыл вывалившееся из полуспущенных штанов «хозяйство». А рядом на диване лежит девушка, школьница. Слёзы на глазах, блузка разорвана, лифчик съехал на бок, обнажив белую грудь. И красные пятна – следы от чужих, грубых пальцев, предвестники синяков. – Откуда?! Я же не сжимал её грудь? – А ниже – завёрнутая на живот юбка, бесстыдно выставленный под свет лампы курчавый реденький пух.
Трусиков на Мандрыкиной не было. Когда же она их снять успела? Или пришла так? И без колгот… Зимой – без колгот. Как я сразу внимания не обратил? Она вошла в кабинет, предложила помочь, заранее готовая… к чему, собственно?
Где-то в закоулках мозга родилось понимание. Совершенно отчётливое понимание. Меня подставили, по-крупному. И сделали это профессионально.
Мандрыкина лежала у меня под ногами, навзничь, раскорячившись, как тогда. И ошмётки ниток, торчащие на месте пуговиц, белая грудь, полувывалившаяся в глубокий вырез блузки, красные пятна по всему лицу – не поймёшь, от румян или настоящие – дополняли сходство. Только юбка в этот раз была не гофре, а узкая кожаная мини, и колготы на месте. Нет, не колготы – чулки. Длинные чёрные чулки в сеточку.
