– Добрый день, – сказал Влад. – Я вот самостоятельно журнал принес… Я прошу прощения, тут у меня были такие обстоятельства… Такая тема… Но я работал самостоятельно, проработал три новые темы, а вы ведь сегодня ставили всем итоговые по этим темам, но я работал самостоятельно, пожалуйста, и мне поставьте… Я ведь работал по этим темам самостоятельно…
Говорить можно было все, что угодно, но опорных слова было три: тема, работал, самостоятельно.
– У тебя совсем нет совести, – сказала географичка таким тоном, каким обычно признаются в любви.
Замутненным взглядом посмотрела в журнал…
И поставила Владу итоговую «четыре».
– Ты так много пропустил… И ты ведь не писал контрольную…
Влад аккуратно выдернул из-под географички журнал. Он был разочарован.
– Спасибо… До свидания.
И вышел, оставив чернокудрую с рассеянной улыбкой на лице – и Димку, скрючившегося под партой.
* * *
– Это все-таки не пять, – сказал Димка, разглядывая журнал. – Это четыре.
– Ты все видел? – с нажимом спросил Влад.
– Но это четыре, – повторил Димка. – Это все-таки не пять.
– Но ведь она собиралась ставить мне единицу!
– А может, она в тебя влюбилась, – предположил Димка. – Она же ведет себя как влюбленный человек. Когда тебя нет – злится и ищет тебя. Когда ты вдруг появился – все простила… И потом ведь – это не пять. Это четыре.
– Теперь ты мне не веришь? – спросил Влад.
– Но это же бред, – тихо ответил Димка. – Это же… все иначе можно объяснить. По-нормальному… Вот если бы ты… на расстоянии двигал предметы… или зажигал спички – взглядом… Тогда да…
И оба надолго замолчали. Журнал надо было немедленно сдать обратно в учительскую – тем не менее они сидели друг против друга на холодном, очень широком подоконнике четвертого этажа и ждали невесть чего.
– Ты знаешь… – неуверенно начал Димка.
– Что?
– Я поеду к бабушке, – сказал Димка собранно, будто приняв наконец-то важное решение. – На выходные. И там застряну. Придумаю что-нибудь… Так что ты не удивляйся, я в понедельник в школу не приду…
– Адрес бабушки оставь, – после паузы попросил Влад.
– Зачем?
– Дурак, – сказал Влад.
– Может, и дурак, – вздохнул Димка. – Но это очень важно. Для меня.
И замолчал.
Возможно, он хотел бы сказать, как страшно походить на угрюмую географичку. Или на ревущую Изу. Или как страшно было ему в реанимации…
– Понимаю, – сказал Влад. – В конце концов…
И подумал: а вдруг? Вдруг Димка вернется через неделю, довольный и здоровый, хлопнет Влада по плечу… и вернет ему его «дурака»?
Мало ли?
* * *
В понедельник Димка не пришел в школу.
Владу снилась какая-то белиберда. Сети, нити, вокзалы, вечные опоздания на поезд, когда надо бежать, но нет сил сдвинуться с места…
Во вторник Димки все еще не было.
В среду – Влад специально никуда не отлучался, сидел дома – раздался междугородний звонок.
– Приезжай, – хрипло сказал незнакомый голос, в котором с трудом угадывались Димкины интонации. – Поселок… Вялки… Канатная, дом три…
Через десять минут Влад уже бежал за автобусом. Через полчаса – трясся в электричке.
Маме осталась корявая записка: «Все в порядке, срочно выехал, Димка болен. Позвоню».
Стемнело. Влад метался по платформе станции Вялки, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто знал дорогу на улицу Канатную…
Дверь открыла до смерти перепуганная старушка. Не снимая грязных ботинок, Влад ввалился в комнату; Димка, сделав явное усилие, сел на постели.
– Привет, – сказал с наигранной веселостью. – Я и не думал, что ты так быстро доберешься…
Потом, когда Димка заметно порозовел, когда Влад позвонил маме и успокоил ее и когда Димкина бабушка тоже немножко успокоилась – ввалились Димкины родители. Если раньше Влад только слышал идиому «глаза на лбу» – то теперь он вживую увидел, что это значит.
А еще потом, когда оба тряслись бок о бок в машине Димкиного отца по дороге в город – Владов друг сказал еле слышно:
– Понимаешь… Сильно в больницу не хотелось. А так… можно перетерпеть, ничего страшного. Если бы не эти паникеры…
И Влад с благодарностью пожал ему руку.
* * *
Мама разливала суп. Сперва в глубокую тарелку с синей каймой – Владу; потом в глиняную миску с узорами – себе. Прежде таких мисок было четыре: одну разбил Влад, когда ему было лет пять, вторую – опять-таки Влад в прошлом году, а третья разбилась сама, по необъяснимой причине соскользнув с края раковины.
Осталась одна, и сейчас в ней дымился суп.
Влад нарезал хлеб. Протянул горбушку маме. Он всегда оставлял ей горбушки. Даже когда был маленький.
– Как там Димка? – спросила мама.
– Уже хорошо, – отозвался Влад. Овощи в его тарелке плавали взад-вперед, повинуясь ложке-веслу; Влад смотрел, как мама ест. Как падают в тарелку одинокие капли; как пустеет глиняная миска, как тает на столе горбушка.
Суп в его тарелке остывал.
– Ты чего? – насторожено спросила мама.
– Ничего, – Влад вздохнул. Ему казалось, что между ним и мамой проведена поперек комнаты жирная меловая черта.
– На будущей неделе наконец потеплеет, – сказала мама. – И так полвесны съедено неизвестно каким циклоном…
– А давай купим еще один цветочный ящик, – сказал Влад.
Мама промокнула губы салфеткой. Легко поднялась; полнота, появившаяся в последние годы, не сумела отяготить ее движений. Сказывались юношеская любовь к волейболу и пешим походам.
Влад смотрел, как мама моет тарелку. Как споласкивает подвернувшуюся чашку из-под чая, которую Влад поленился вымыть утром.
– Мам…
Она сразу же обернулась:
– Да?
Воображаемая черта висела между ними, как бельевая веревка. Влад почему-то был уверен, что мама ее тоже видит.
– Мам, расскажи, как ты меня выбирала.
…Со времени Владова младенчества этот ритуальный рассказ повторен был тысячекратно. Маленький Влад слушал его охотнее любой сказки; правда, в последние годы он редко обращался к маме с традиционной просьбой. В последний раз – года полтора назад, наверное.
Мама улыбнулась, вытирая руки полотенцем. Преодолевая невесть откуда взявшееся смущение:
– «Захотелось мне сына. И пришла я в специальное место, где было много маленьких детей…»
– «И все они лежали в кроватках…» – подхватил Влад.
– «…И я стала выбирать себе самого лучшего мальчика, но не могла выбрать. Но потом увидела тебя, и поняла, что ты мой сын. И забрала тебя домой…»
