Потапович, — с достоинством ответил Крынкин.
— Ну что, Володя, как стоится?
— Ничего, спасибо, помаленьку…
Человек стеснительно покашлял. Потом, собравшись с духом, спросил:
— Володя, помните, вы в тот раз обещали поискать?..
— Конечно, помню, — отозвался Крынкин. — Задали вы мне работу… — Он выдал какой-то старушке схему метрополитена, отсчитал сдачу и повернулся к клиенту: — Достал!
— Достали?! — возликовал Николай Потапович. — Ах, Володя, ну не золотой ли вы человек? Спасибо вам не знаю какое!
Крынкин с натугой склонился — тулуп был точно деревянный, — достал из портфеля черный томик. Увидев его, клиент прямо-таки затрясся. Не выпуская книги, он одной рукой и чуть ли не зубами открыл портфель. Уложив ее там, он прижал свой клад к груди и посмотрел на Крынкина счастливыми глазами:
— Ну, Володя, ну, дорогой, нет слов!
Крынкин сочувственно улыбнулся, глядя в сторону, и покивал головой, — и Николай Потапович вспомнил, вытащил три бумажки и стыдливо спросил: — Пять номиналов, как условились, да?..
Крынкин принял, после чего осчастливленный Николай Потапович попрощался и унесся с томиком Федерико Гарсиа Лорки, о котором Крынкин знал только то, что он поэт. За стихи он вообще брал на десять процентов дешевле. Наверное, потому, что сам терпеть их не мог.
До конца рабочего дня к нему еще подходили. Суровый пенсионер в толстом пальто получил Даррелла и «Декоративных рыбок». Два акселерата обрели вожделенных Шекли и Маркеса. Изящной даме в короткой шубке и твердых джинсах после воркующей беседы были вручены Лорка, Даррелл и «Современный филиппинский детектив». И так далее. Крынкин работал вдохновенно, но без суеты, успевая вещать в мегафон манящие призывы. Между делом он распродал энциклопедию, пустив последние экземпляры в нагрузку к Дарреллу и Дюма.
Перед закрытием к нему подошел долговязый парень в вельветовом пальто. Усы у него были толстые, как малярная кисть. Он деловито кивнул Крынкину и сказал:
— Лэн Макензи, «Алфавит» и «Пернамбуко».
— Годится, — проронил Крынкин. Приняв три ярких конверта, он добыл взамен из неистощимых глубин портфеля аккуратный пакет:
— Жапризо, Гарднер и Найо Марш, «Последний занавес».
Парень молча затолкал пакет в сумку, опять кивнул и зашагал к выходу из перехода.
На этом многотрудный день Владимира Крынкина закончился. Настала пора сворачивать дело — переход опустел, стало еще холоднее. Мегафон, столик и остатки товара по договоренности хранились в соседнем киоске «Союзпечати».
Старик появился, когда он упаковал книги. Заметил его Крынкин не сразу, а когда заметил, чуть испугался. Поднял голову и увидел: стоит рядом старик и пристально на него смотрит.
Крынкин перевел дух и рявкнул не хуже мегафона: — Вам чего?!
Желтые усы стали торчком, глаза сощурились — старик улыбался. Он чуть поклонился, развел руками:
— Простите великодушно, отвлек вас от работы…
— Отвлек, отвлек, — ворчал Крынкин, перевязывая пачку, и уголком глаза следил за стариком. Леший знает, что у него на уме…
Распрямившись, он потопал валенками, отряхнул рукава тулупа. Старик смотрел очень непонятно — будто Крынкин был невесть какая диковина. Ну конечно, не без того. Все-таки рост метр восемьдесят девять при весе восемьдесят семь, в своем деле бог — вон какие люди перед ним на цыпочках ходят… Но старик глядел прямо-таки даже неприлично, с оттенком счастливого недоверия.
Нездоровью у него были глаза. Белки покрасневшие, радужка мутно-голубая, как сильно разбавленное молоко.
Крынкин, кашлянув, сказал:
— Я уже кончаю, так вы бы…
— Нет-нет, — замахал руками старик. — Христа ради, не обращайте на меня внимания!..
Мимо прошли два милиционера в черных дубленых шубах и валенках с галошами. У одного из микрофона рации попискивало: «Та-та, та-та-та, ти-ти-тиии…» — «Ямщик, не гони лошадей…»
«Ишь ты!» — ухмыльнулся невольно Крынкин и вдруг рассыпал не связанную еще пачку книг прямо на асфальт — затоптанный, захлюстанный, в месиве подтаявшего снега.
Ахнув, старик пал на колени, опередив Крынкина. Полы его черного пальто разлетелись по самой грязище. Трясущимися руками он подбирал книги и все время то ли стонал, то ли охал, носовым платком вытирая с переплетов мутные капли и грязь.
Опомнившись, Крынкин налетел на старика, выхватил у него из рук собранные книги, оттесняя его тулупным задом, и поднял остальные. Что он произносил в душе — неизвестно, вслух же говорил следующее:
— Ах, пап-паша, работать не даете… Своих дел у вас нет?! За чужими надзираете на общественных началах? Эт-тти мне пенсионеры!..
Старик вначале опешил. Потом взглянул на Крынки-на, руки тем же платком вытирая, и молвил необидчиво:
— Не обессудьте, молодой человек. Так уж судьба сложилась, что мне, кроме вас, и обратиться тут не<к кому…
Тренированным нюхом почуял Крынкин — странное, но не опасное. Он повозился со столиком, выигрывая время, и осведомился:
— А вы от кого?
— То есть как, извините? — старик даже наклонился к нему.
— Ну, вам кто-то посоветовал ко мне обратиться или как? — разъяснил Крынкин, не понимая, зачем тратит время на этого дремучего типа.
— Вот оно что, — с облегчением произнес старик. — Нет, простите великодушно, никто мне вас не рекомендовал. Я ведь здесь никого не знаю…
Очень странно он последние слова сказал. Улыбка у него какая-то дикая стала, и головой завертел, заоглядывался. Псих, твердо решил Крынкин.
— Нет, никаких рекомендаций. Это просто невероятная удача, что вынесло меня именно на вас! Дар небес! Ведь один вопрос у меня вашему веку, только один, и кому, как не вам, благороднейшего дела вершителю, ответ держать…
Закашлялся старик, мосластые руки к груди притиснул, завибрировал весь от надсады. Крынкин теперь разглядел, что пальцы у него прямо-таки коричневые от табака, а пальто… И вовсе это было не пальто.
Это был длинный сюртук. Швы побелели от старости, а пуговицы были разные — одни медные, другие костяные.
«Ну хипарь, ну дает!» — беспомощно подумал Крынкин, не в силах подумать что-либо другое.
«Ти-ти, та-та-та, ти-ти-тиии»… Мимо опять прошел патруль, и у Крынкина даже мелькнула мысль сдать им старика, а самому слинять — подальше и побыстрее…
А что он им скажет? Это ведь не кинокомедия с психами и санитарами…
Старик тем временем отдышался, вытер губы. Платок между пальцами потемнел, точно в нем раздавили вишню. Он виновато посмотрел на Крынкина, с досадой скомкал платок и швырнул в сторону.
— Еще раз простите, ради бога, — севшим голосом выговорил он. — Вас, молодой человек, извините, как именуют?
— Володя, — машинально ответил Крынкин.
— Владимиром… А по батюшке?
— Петрович…
— Владимир Петрович… Ах, боже мой, боже мой! — непонятно разволновался старик.
— Да что вам, собственно, надо? — возмутился наконец Крынкин. Он, которого даже сертификатные мальчики от восемнадцати до сорока лет уважительно именуют асом, стоит и теряет время непонятно
