– Юля! – воскликнул он. – Ты же видела это! Это, по-твоему, «немного необычный»?
Ребенок, покрытый длинным белесым пухом, красный, тощий, похожий на червяка, продолжал скрипеть и дергаться. Только сейчас Яр обратил внимание, что новорожденный – девочка. Юля принялась молча её пеленать. Прижала сверток к груди и отошла к стене, как перед расстрелом, помотала головой:
– Не отдам. Она моя. Выстраданная. Уйду на поверхность. Помоги мне уйти на поверхность! – Юля упала на колени и разрыдалась.
Яр перестал чувствовать и соображать. Распахнул дверь, проверяя, нет ли в коридоре чужих ушей, приложил палец к губам, кивнул.
Бесполезно что-либо объяснять Юле. Если оставит ребенка, она нарушит Устав, ребенка все равно ликвидируют, а ее в лучшем случае переведут на нижний ярус. Ради нее самой нужно помочь ей, отнести ребенка эвтанологу, а странное поведение списать на послеродовый психоз. Потом она спасибо скажет. Его все равно разжалуют, она найдет кого-то повлиятельней и новых нарожает.
– Конечно, помогу. Там не так плохо. Иди ко мне, бедная моя девочка. – Яр распахнул объятия, Юля всхлипнула и с готовностью прильнула к его груди вместе с маленьким уродцем.
Яр принялся гладить ее по волосам.
– Маленькая моя, ты знаешь, как я сильно тебя люблю, и сделаю все возможное, чтоб тебе было хорошо. Я спасу тебя.
Он намотал ее длинные волосы на кулак, запрокинул голову и ткнул пальцем в шею слева – Юля даже вскрикнуть не успела, закатила глаза и обмякла. Яр поддержал ее, а падающий сверток с младенцем ловить не стал, надеясь, что он убьется насмерть. Но ребенок не убился и даже не ушибся – копошился и обиженно скрипел.
Положив Юлю на кровать, Яр связал ее поясом от халата, поднял сверток и шагнул в коридор. Он старался идти как можно быстрее, чтобы опередить сомнения. Он собирается убить собственного ребенка, половина которого слеплена из его генетического материала. Может, он даже вырастет похожим… Нет! Красный червяк, маленький уродец, который угробит его Юлию.
Но ведь она никогда не простит… Плевать! Главное, поступать правильно, по Уставу. Однажды он уже нарушил его, и теперь расплата не за горами. Возможно, его предадут эвтаназии…
В Спарте экономили патроны и дорогостоящий яд, потому эвтаназию осуществляли просто: вгоняли металлический штырь в основание черепа. Если уничтожали ценного члена общества, его прежде усыпляли. Яд использовали только для умерщвления отживших свое героев и правителей. Младенца убить и того проще: накрыл ладонью лицо, подержал немного…
Яр развернул ребенка, посмотрел по сторонам, чтобы не было свидетелей, положил руку на крошечное лицо – горячее, влажное. Ребенок задергался, и Яр убрал руку, отвел взгляд. Чертова сентиментальность! Он прибавил шагу, чуть ли не бегом миновал поздоровавшихся с ним инженеров.
Как и медики, эвтанологи располагались на нулевом ярусе. Широкий прямоугольный коридор, четыре двери: коричневая – в хранилище, желтая – в лабораторию, белая – в лазарет, черная – к эвтанологу. Они жили в престижном пятом секторе, потому что не каждый решится лишить жизни человека таким способом, и эвтанологи, которых всего трое, были очень нужны обществу.
Не делай этого – вопил нытик, с которым Яр боролся всю свою жизнь.
Яр заставил себя включить здравый смысл. Чем ты поможешь бракованному младенцу? Он и так не жилец, вылечить его не смогут, на поверхности он погибнет вместе с Юлей. Если ввяжешься в это, тебя и ее убьют.
Нытик не унимался: должен быть выход! Ты можешь пронести младенца на поверхность, передать зарам и приказать заботиться о нем, это ведь твоя дочь, в ее жилах твоя кровь! Неужели ты убьешь ее? Да как ты сможешь после этого жить?
Смогу, еще как смогу. Двое здоровых людей, приносящих пользу обществу, важнее маленького уродца. И пусть он… она – моя дочь, она все равно умрет, а если выживет, будет калекой, пиявкой на теле общества. Нежизнеспособное должно умирать, так лучше и для калеки, и для его родителей. Жизнь каждого индивида обходится слишком дорого, общество не имеет права содержать бесполезных экземпляров.
Вспомнились недавние мечты о Зеленой Карте. Если бы не попал в засаду и сразу рассказал чистым правду о Призраке, он получил бы ее и применил, даровав жизнь этому младенцу. Каждый чистый – не хозяин собственной жизни. Жизнь каждого зависит от общества, потому важно соблюдать Устав.
Он толкнул дверь ногой – она открылась внутрь просторного помещения, озаренного ярким теплым светом. Направо и налево уходили два коридора. Налево светлый и белый, разрисованный цветами, бабочками, сказочными зверушками, направо – обычный больничный коридор. Издали доносилась убаюкивающая музыка, пахло свежестью и чем-то пряным, острым.
– Проходи, друг мой, – проговорили приятным баритоном, и Яр невольно подпрыгнул, завертел головой. Эвтанолог продолжал: – Не смотри на меня, не ищи меня взглядом. Положи приговор в почтовый ящик на стене и проходи.
– Я не приговорен, – ответил Яр. – У меня родился неполноценный ребенок. Дефекты настолько очевидны, что освидетельствование не нужно.
Донесся судорожный вздох. В белой стене появилась щель, расширилась, и навстречу шагнул коренастый круглолицый мужчина с обвислыми щеками, без бровей на надбровном валике, в колпаке-«таблетке». Эвтанолог заметно сутулился, и мощные руки свисали, казалось, до самых колен. Он вскинул голову, и Яр потупился, словно боялся, что из глаз этого человека посмотрит смерть.
– Слава богу, – промурлыкал эвтанолог, протянул руки к младенцу, он будто почувствовал, что ему осталось недолго, заскрипел, задергался. – Ко мне редко люди заходят. В смысле, обычные, не приговоренные. Те если придут, обязательно начинают жаловаться. Ноют, ноют, все им плохо, в провинностях каются. В старые времена был специальный человек, который с обреченными разговаривал и всех прощал, – священник. Вот, я священник и палач в одном лице.
Яру захотелось прижать ребенка к груди, ударить эвтанолога, уничтожить, потому что не может, не должен существовать человек, жизнь которого заключалась в смерти других. Но он в тысячный раз подавил слабость, положил сверток на письменный стол, обнажил голову плачущего ребенка.
– Этого, думаю, достаточно.
– Достаточно, да, – промурлыкал эвтанолог, потер руки, заглянул младенцу в рот, цыкнул зубом и утешил Яра: – Порок называется волчьей пастью. Обычно у таких детей много других дефектов, и они долго не живут, больше мучаются. Так что ты, безусловно, прав.
Эвтанолог опустился на стул, достал из ящика стола бумагу с бланком, попросил Яра назвать себя и имя матери, записал данные в бланк и журнал.
