Несколько секунд она глядела на меня изучающе, потом осведомилась:
- Тебе чего?
- Да вот, - кашлянул я, - Званцева мне нужна, Вера Матвеевна.
- Ну, я это, - кивнула женщина. - Что дальше?
- Я с поклоном к вам от Матвея Андреевича, - в горле у меня чуть булькнуло, - ну, и со своей просьбой.
Женщина недоверчиво глядела на меня, что-то про себя решая.
- Вы нездешний, видно?
- Да вот, проездом я. Такие, значит, дела, - я сам не заметил, как вошёл в роль простого парня-радиомонтажника Лёхи Бурьянова. - Мне тут, понимаете, посоветовали.
- Кто посоветовал-то? - неприветливо поинтересовалась Вера Матвеевна.
- Да старушка одна, Елена Кузьминична, знаете, наверное...
Что-то отразилось на лице женщины, то ли досада, то ли обрывок какого-то надоедливого воспоминания.
- Ладно, чего на пороге стоять, - наконец решилась она. - Проходите в дом, там и потолкуем.
- И то дело, - шумно обрадовался я. - А то здесь, на улице, комары заели. Прямо упыри, а не комары.
И мы прошли в дом.
Впрочем, дальше веранды Вера Матвеевна меня не пустила. Щёлкнула выключателем - и оголённая лампочка налилась тусклым рыжеватым сиянием. Взору моему предстали необъятных размеров шкаф, не действующая, судя по всеобщему запустению, газовая плита, круглый стол с подпиленной ножкой - это у них, видать, местный стиль: столы калечить. Тем более, осколок старины, сейчас такой редко где и встретишь. Громоздились друг на друга несколько помоечного вида ящиков, пара раскладных стульев, когда-то роскошное, а ныне весьма изодранное кресло...
- Ну, в чём дело-то ваше? - не дав даже толком оглядеться, приступила ко мне Вера Матвеевна.
- Присесть можно? - поинтересовался я. И зря. Не успел маску напялить, так она уже сползает. Пролетарий Лёха Бурьянов плюхнулся бы на первое попавшееся седалище без всяких вопросов. Ладно, авось пронесёт.
- Садитесь, - женщина кивнула на стулья. - Только осторожно, поломанные они слегка.
- Ничего, авось меня выдержат, - хмыкнул я, осторожно устраиваясь на подозрительно всхлипнувшей мебели. - В общем, беда у меня, - начал я пересказывать дежурную легенду. - Сын вот уже почти год как пропал, Санька. Какая-то мразь со двора увела, искали, конечно, полиция, то-сё - да без толку... Ну, короче, тут я проездом в Заозёрск, пару дней перекантоваться пришлось, вот, бабку встретил на базаре, она, значит, и посоветовала к вам обратиться. Может, сказала, пацан ваш и чего сумеет.
- Бабка, значит, - краем губ усмехнулась Вера Матвеевна. - Она жалостивая, бабка. Добрая... Посоветовала, значит, обратиться...
- Нет, ну какие дела, - вскинулся радиомонтажник Бурьянов. - Это ж понятно, не за так, тут всё путём. Вот, возьмите, - я протянул ей туго набитый конвертик.
Она, помедлив, осторожно взяла его и кивнув: "Подождите, я скоро", скрылась в недрах дома. Я приступил к ожиданию.
Сейчас она, видимо, считает деньги. В таких делах главное - не увлечься, не переложить бумажек. Лучше показаться скупым, нежели подозрительно щедрым. Да и мне не след казёнными суммами разбрасываться. Не последнее же это дело, а финансовый наш директор, Павел Юрьевич, прижимист. Но, периодически сдавая ему излишки, можно растопить и начфиновское сердце.
- Ну ладно, - возвестила появившаяся на пороге Вера Матвеевна. Устрою я вам, чего просите. Но, сами понимаете, гарантий никаких. Получится, не получится - как Бог даст.
- Оно понятно, - кашлянул я. - Никаких обид, всё путём.
- Идите за мной, - сказала женщина и отворила внешнюю дверь.
Мы вышли в огород, над которым, в незаметно опутившихся сумерках, вились белые клочья тумана, и направились к темневшнму вдалеке сараю. Я шёл осторожно, стараясь ступать след в след Вере Матвеевне. Оно и понятно - радиомонтажник Бурьянов должен быть неуклюж, страдать куриной слепотой и вообще изрядно нервничать. Это поручик Бурьянов умеет бесшумно скрадываться в темноте, ориентироваться по еле слышным шорохам и стрелять навскидку. А радиомонтажник ничего такого не умеет, он парень безобидный. Ничего, недолго осталось мне им быть.
Распахнув скрипучую дверь сарая, она щёлкнула выключателем. Забавно - здешняя лампочка оказалась куда ярче, чем на веранде.
- Подождите здесь, - велела Вера Матвеевна. - Сейчас он к вам подойдёт.
Она быстро, уверенной походкой зашагала к дому, а я, примостившись на колченогий табурет, принялся ждать.
Вокруг лампочки крутилась всякая ночная живность - мотыльки, мошки, жучки какие-то, и странные тени то и дело падали на некрашенные брёвна стен. В глубине сарая до самого верха громоздились сложенные в поленницу мелкие плашки дров, в дальнем углу торчали лопаты и тяпки, а на усыпанном опилками и стружками полу в беспорядке раскиданы были доски, брезентовые рукавицы и гнутые строительные гвозди. Сиротливо жался возле двери помятый игрушечный грузовик, распаявшийся электрический чайник уставился на меня кривым носиком, словно хотел что-то сказать.
Здесь, кстати, было довольно прохладно. Тоненькая моя рубашка, днём казавшая едва ли не боярской шубой, сейчас совсем не грела, и по коже мало-помалу начинали бегать мурашки. Зябкость расползалась повсюду, и проникала сквозь кожу внутрь, в самую глубину. Мне вдруг захотелось встать и уйти, незаметно проскочить огородом на улицу, а там, уже не таясь, направить стопы к Никитичу. Где-то по пути, в безлюдном каком-нибудь уголке, вытащить кремовую мыльницу передатчика, набрать положенный код - и переслать успокоительный рапорт в Столицу. Оккультизм не подтвердился, источник пребывает в старческом маразме, оснований для беспокойства нет. И все дела. Проверять меня не станут, не столь уж серьёзная ситуация, да и верят в Управлении поручику Бурьянову.
Только вот есть ещё такая штука - присяга называется. Не просто так мы, первый выпуск Училища, в Покровском соборе целовали крест. И не для того благославлял тогда нас владыка Пафнутий, чтобы сейчас я, раб Божий Алексий, огородами бежал с поля боя. Пускай даже это поле полуразвалившийся сарай. Ведь если мальчишка в самом деле оккультист... В таком случае нам, Управлению, придётся драться уже не с ребёнком, нет - с оседлавшим его злым духом. И сбежать сейчас - лишь порадовать беса.
Скрипнула тихонько дверь, и чья-то фигурка осторожно прошмыгнула внутрь. Я поднял глаза.
На пороге стоял он - тот самый вчерашний пацан с пустыря, выручавший свой мяч из цепких лап Фёдора Никитича. Белобрысая голова сейчас, при электрическом свете, казалась чуть рыжеватой, а пятна ягодного сока на футболке - наоборот, почти чёрными.
- Здрастьте, - пробормотал он, скользнув по мне настороженными серыми глазами. - Мамка сказала, у вас дело ко мне.
- Привет, - благожелательно кивнул я, поднимаясь с табурета, тут случай такой, мне сказали, только ты сможешь помочь.
