— Что-то помню, — отозвалась Нина, — но плохо. Чем закончилось?
— Бог объяснил, что это естественная защита от жары и солнечных лучей. И тогда негритенок заплакал: «Зачем мне все это в тундре?»
Нина вежливо посмеялась. Оратор зафиксировал удовольствие от произведенного эффекта и продолжил:
— Для белых медведей — тундра, для бурых медведей — тайга. Природа все распределила грамотно и четко. Кто видел тюленя в пустыне? Кто знавал медведя-космополита? Понапридумывали: мы граждане планеты Земля!
— Что же в этом плохого? — Нина удивилась так натурально, как будто спорила на эту тему в первый раз. — Сейчас есть право выбора…
— Выбора чего? Почвы? — прервал Иван Несторович. — Так давайте сразу перейдем к выбору крови. Раз можно выбрать Родину, так давайте будем выбирать родителей — отца, мать, или — как там у них? — первого родителя, второго, третьего (снова эмоциональная вставка)!
— Вань, опять ты утрируешь, — Софья Николаевна продолжала озвучивать пункты сюжетного плана.
Но она знала — паровоз остановится только тогда, когда закончится топливо. И паровоз несся вперед.
— Все эти нарисованные границы — порожняя ерунда. Сегодня тут провели, завтра там стерли. Вчера крупа по банкам сидела — отдельно ячка, отдельно пшёнка. Сегодня всю крупу в один котел смешали, варят кашу маловнятную.
— Ты о чем, папа? — решил уточнить Нестор.
— О Евросоюзе. Это ж надо было придумать — в одну кучу немцев, испанцев, французов… Из Старого Света хотят сделать второй Новый. Да что там! Уже сделали! И ведь не страшно, что границы стерли. Через такие липовые границы можно зайцем прыгать — вправо-влево. Хуже нет, когда человек природные границы перешагивает.
— Так ли все плохо, Иван Несторович? — спросила Нина с искренним сомнением.
— «И спросила кроха: — Что такое хорошо и что такое плохо?» — процитировал антиквар. — Хорошо да плохо — понятия субъективные. Разве в них дело? Жить можно либо в согласии с… — Он развел руками, как бы пытаясь охватить Вселенную. — Со всем этим, либо в пику всему. Естественным человек будет только в естественной среде. Не важно — в природной, в социальной, в языковой. Повыучивали колониальный язык — и ходят гордые! И не понимают, что только мозг себе ломают чужими конструкциями.
— Так что ж, не учить иностранные языки в школе? — не выдержал Нестор.
— И не учить! — Иван Несторович был категоричен в суждениях. — Они же сами нам языки свои всучили, чтобы на этих же языках нас и наших детей обманывать. Поедет такой «студент» в их Плющевую Лигу одним человеком, еще нашим, а вернется придурком замороченным — агент влияния, свой среди чужих, чужой среди своих. Сын, вот скажи: хорошо ли когда твои ученики уезжают. Не противно? Или тебе все равно?
— Нет, не все равно, — согласился Нестор. — Я же не спорю, папа.
— И правильно: с отцом нельзя спорить! — И повернулся к невестке. — Муж твой не гонится за хорошей жизнью. Здесь работает.
— Не уверена, что это так уж здорово.
Тут начиналась проблемная зона. Иван Несторович зря вторгся сюда со своим максимализмом. Нестор и сам понимал, что зарплата учителя — даже с частными уроками — не предел желаний. И второй ребенок под вопросом по той же причине.
— Это просто замечательно! — воскликнул Иван Несторович голосом Владимира Этуша в роли Карабаса-Барабаса. — Человек любит свою работу. Неужто лучше жировать, занимаясь ерундой, чем жить умеренно, но зато быть увлеченным любимым делом? Еще Стругацкие писали…
— Опять Стругацкие! — так Софья Николаевна показывала мужу, что она его внимательно слушает. — Да не читают сейчас твоих Стругацких.
— Читают! И будут читать! Глубокие, содержательные книги. Нестор уже лет в десять прочел почти всех. Это тебе не рога антилопьи на голове таскать, голыми сиськами трясти или бумагу жрать!
— Что за страхи такие? — испугалась Софья Николаевна.
— Это неделя европейского театра была у нас.
— Сам ходил, без меня?
— Софья! Не глупи! В новостях видел. Дай досказать. Говорили Стругацкие, что радости у нас три — дружба, любовь и работа. Дружбы нет сейчас ни хрена! Либо коммерция, либо так, приятельство. Не дружат уже давно, разучились. Скоро начнем к психоаналитикам бегать, как эти.
— Уже бегают, папа, — заметил Нестор.
— Ну, вот. О чем и говорю. Любовь… — Он с сомнением посмотрел на Нину, но, видимо, решил сегодня остаться в рамках, не эскалировать. — Любовь есть у вас, надеюсь. И работа любимая — тоже есть. А деньги эти… Гонятся за ними, всю жизнь бегают. Твои вон — вообще дернули в такую даль.
Иван Несторович снова пригорюнился. Налил себе, сыну. Помолчал.
— Мясорубка — эти ваши деньги. Перемалывают в фарш. Люди здесь живые. А им дзилинькают «оттуда» золотым колокольчиком, они шасть — и под шнек! А потом живут там котлетами — не поймешь, сколько в них настоящего мяса осталось, сколько лука, сколько хлеба, а сколько — гнили всякой.
— Ну, и кровавые же у тебя метафоры, папа, — усмехнулся Нестор. — Вроде, сыт. Что ж на котлеты потянуло?
— Немец может служить царю, а русский — кайзеру. Но они, пусть и обрусевшие и онемеченные, все равно останутся немцем и русским. Что за вечное стремление, быть под стать кому угодно, только не себе, не естеству? Деньги тянут под шнек, а природа просит оставаться на своей земле, среди своих — по крови, по языку, по образу мыслей. Вот и весь выбор: либо молоть себя там, либо хранить себя здесь. Себя и своих детей. Вы видели, чтобы благородный олень покинув дубравы, резвился в холмистых степях? Только крысы да тараканы вездесущи. А что Антон молчит? Мультфильмы уже давно закончились.
Нестор глянул сначала на экран, — там шли новости, — а потом на сына. Антон спал. Спал, запрокинув голову и слегка посапывая.
И сразу же все пришли в движение: Нина — убирать со стола, Софья Николаевна — собирать мужа, Иван Несторович — допить посошок и отдаться в руки жены, Нестор — перекладывать сына в кровать. Долгий пятничный вечер подошел к концу.
Утро Нестора было хмурым.
За окном — ливень, в животе — тяжесть, в голове — муть. Антон давно уже проснулся, успел сменить десять родов деятельности, а в настоящее время целых пятнадцать минут был занят кирпичным конструктором, который вчера подарили дедушка и бабушка. Ежесубботний поход в парк был перечеркнут хлесткими дождевыми росчерками.
Нестор сидел на кухне, ковырял вилкой остатки селедки со вчерашнего стола. Вчера он даже не заметил селедочницу — видимо, спряталась за другими тарелками. Сегодня закуска была весьма кстати — под первую благодатную бутылку пива. Нина всегда ставила в холодильник пять-шесть бутылок в ожидании приезда Ивана Несторовича и Софьи Николаевны, чтобы утром было легче привести мужа в порядок.
