Эрик почувствовал, как земля уходит из-под ног вместе со всеми пятнадцатью этажами, которые отделяли его от нее.
— Не знаю, — пробормотал Эрик.
— Ведь идет война, и вызнаете об этом, тем более если вы из администрации президента, — не оборачиваясь она добавила: — Моего парня покалечило вместе с остальными, риги подстрелили их крейсер. Он сейчас лежит в госпитале.
— Мне нечего вам ответить, — удрученно признал Эрик. — Вы указали на основную ошибку моей жизни: она никогда не имела смысла, который ей следовало иметь.
— И кого же в этом винить? Себя или всех остальных?
Девушка разлила кофе по чашкам.
— Наверное, так оно и есть, — сказал Эрик, чувствуя, каким ничтожеством выглядит перед ней. Она в два раза моложе его — и лучше смыслит в жизни, сама устроит свою судьбу, не нуждаясь в посторонней помощи.
— Мне уйти? — ляпнул он ни с того ни с сего. — Вы скажите, не стесняйтесь.
— Вы только что пришли — и сразу назад? Наверное, мистер Молинари не прислал бы вас, не будь какого-то важного дела, — усаживаясь напротив, патриция воззрилась на него, и взгляд ее был критическим и оценивающим.
Не зная, что сказать, как часто бывает с робкими молодыми людьми на первом свидании, Эрик снова ляпнул:
— А вы любите... смотреть телевизор?
Она пожала плечами:
— Смотря что.
— Видели последнее выступление Мола? Как он вам?
Снова она пожала плечами.
— Не люблю выступления политиков: напыщенные речи, горящие глаза.. Скучно все это и... неискренне.
В этот момент зазвонил видеофон.
— Извините, — девушка выпорхнула из-за стола и вскоре появилась вновь.
— Это вас.
— Кто? — сердце сдавило тревожное предчувствие.
— Из Белого Дома.
Эрик подошел к видеофону. Экран был пуст, но через некоторое время появился Джино Молинари.
— Доктор, мы добрались до вашего рига. Он мертв. Эти сволочи растерзали его на части, псы бешеные. Должно быть, они видели вас. Зря не отвезли его прямиком в ТИФФ, отель — дело ненадежное, — Молинари поморщился, словно находясь еще под впечатлением от увиденного.
Вместо ответа Эрик схватился за голову.
— Слушайте, доктор, — отрывисто продолжал Молинари. — Не вините себя. Эти ребята из контрразведки — профессионалы, такое могло случиться с каждым.
Нагнувшись ближе, так что его черты заняли весь экран, Молинари доверительно произнес.
— У нас есть другие возможности. Сейчас мы как раз решаем, которой воспользоваться.
— Ничего, что мы говорим об этом по видеофону?
Молинари мотнул головой:
— Френик со своими шавками отбыли. Они уносили ноги, чувствуя, что пахнет жареным. Увидев меня, они все поняли. Теперь необходимо действовать быстро, мы должны вступить в контакт с ригами ближайшие часы, пока Френик в дороге, — Секретарь взглянул на часы. — Все, пора. Да, вы остаетесь на прежней должности.
Экран погас и тут же вспыхнул вновь.
— И еще, доктор, запомните: вы сделали главное — заставили их выполнить мое завещание. Они перекладывали эти десять страниц, рылись и копошились, пока не приехали вы. И если бы не вы, меня бы тоже сейчас не было. Запомните это раз и навсегда, — он усмехнулся и изображение погасло, на сей раз окончательно.
Однако провал есть провал. Эрик вернулся на кухню и занял позицию перед нетронутой чашкой.
«Что теперь? Что дальше?» — одна-единственная мысль сверлила мозг.
— Наверное, вы правы, Пэт, мое место в госпитале, — произнес он. — Но скоро — вы этого пока не знаете — фронт будет здесь, на Земле.
Девушка побледнела, еще пытаясь улыбнуться.
— Как это?
— Превратности войны. Сегодняшний союзник завтра может оказаться врагом.
Он выпил кофе и встал.
— Удачи, Пэт (как это имя напоминало другое — «Кэт»!). Надеюсь, война не отразится на вашей карьере. Пока.
Безмолвная, Патриция осталась за кухонным столом, когда Эрик покидал ее квартиру. Ни единого слова или жеста на прощанье: видимо, ее потрясло сказанное человеком, который минуту назад говорил с самим Молинари.
Эрик шел по темным улицам Пасадены, пока не встретил такси. Остановив машину, он сел и только тут понял, что не знает, куда ехать.
— Вы не знаете, где живете? — переспросил автомат.
— Вези в Тихуану, — неожиданно сказал он.
— Как прикажете, сэр, — откликнулся автомат и рванул в южном направлении.
Ночь в Тихуане. Эрик бесцельно бродил вдоль неоновых вывесок магазинчиков-киосков, прислушиваясь к крикам мексиканских зазывал и наслаждаясь привычным видом потока автотранспорта, от новейших автоматических таксомоторов до древних колесных автомобилей, давно списанных в США и нашедших приют здесь, в приграничной зоне.
— Ищете девочку, мистер? — какой-то мальчишка схватил его за рукав, пытаясь остановить. — Моей сестре всего семь лет, она ни разу не была с мужчиной, мамой клянусь, вы будете первым.
— Сколько? — машинально спросил Эрик.
— Десять долларов и плата за номер в гостинице. Нельзя терять невинность на улице — после этого теряешь уважение к себе.
— Справедливо, — откликнулся Эрик, не останавливаясь. С приближением ночи уличные торговцы-робанты с тележками и корзинами с тамалем — толченой кукурузой с мясом, наперченным чили, — постепенно исчезали вместе с привычной дневной толпой зевак и пожилых американских туристов. Их сменяла другая публика. Вот мужчина, торопясь куда-то, грубо оттер его в сторону; совсем рядом протиснулась девушка в тесной, чуть не расходящейся по швам, юбке и свитере, коснувшись на миг его своим телом, словно бы на этот миг они стали одним целым. Но девушка тут же исчезла в ночи. Несколько развязных мексиканцев в меховых куртках с отворотами надвинулась на него: они как рыбы жадно разевали рты, словно задыхались в поисках чего-то, остро необходимого; тоже, наверное, под кайфом. Эрик предусмотрительно отошел.
В этом городе, где все разрешено и можно достать что угодно, чувствуешь себя как Вергилий в своем излюбленном детском королевстве — бэбиленде. Как будто находишься в центре вселенной, где любая вещь, словно игрушка в кроватке младенца, в пределах досягаемости, стоит только протянуть руку. Но билет в бэбиленд стоит дорого, плата за него — отказ от взрослого состояния, то есть, собственно говоря, от всего, что ты есть. И все же Эрик любил это место. У многих Тихуана вызывала отвращение, но только не у него. Заблуждение считать Тихуану скоплением пороков. Беспокойные, слоняющиеся по городу стаи самцов в поисках Бог знает чего, даже не догадывались, что их гонит природа и инстинкты — подсознательный зов самой протоплазмы. Это неотступное беспокойство когда-то вывело жизнь из воды на сушу, и теперь, превратившись в сухопутных млекопитающих, они продолжают слоняться по улицам в поисках незнамо чего.
