котором плавали крупно покрошенные бараньи субпродукты — ножки, голова, рубец. Сверху это неаппетитное блюдо было покрыто слоем жира толщиной в палец.
«Возможно, на вкус это окажется лучше, чем на вид», — подумал я, аккуратно набирая ложку навара.
Но нет. На вкус блюдо было даже отвратительнее, чем на вид. Жирная, пресная жижа воняла рубцом и имела отчетливый привкус блюда, которое уже кто-то ел. Даже крысы, которых я ел на Хрельхе, даже жареные тараканы из Таиланда, даже манная каша с комочками из детского сада не вызывали у меня такого отвращения.
— Ну, как хаш?
— Отвратительно, — со вздохом признался я. — Унесите это немедленно. Это я не смогу есть даже в голодный год.
— А я предупреждала, что вкус хаша не очень простой.
— Предупреждала, — согласился я. — В свершившейся глупости твоей вины нет. Сколько с меня?
— Нисколько, — отмахнулась официантка, — ты хаш не съел.
— Ну, пару ложек я всё-таки одолел, — будучи честным человеком, признался я, — и хрящик какой-то пальцами выловил.
— Не парься, — отмахнулась официантка, унося тарелку обратно, — хаш этим не испортишь.
В её словах была определенная логика. Судя по тому, что я видел, хаш сложно испортить даже дохлой вороной. Поэтому я искренне поблагодарил официантку и сбежал из кафе.
Больше попыток перекусить я не делал. При любой мысли о еде пара ложек проглоченного хаша начинали бунтовать в желудке, так что я дошел до отеля исключительно на запасах силы воли и паре глотков воды из хранившейся в рюкзаке резервной бутыли.
С близкого расстояния вбитый в городской ландшафт гвоздь отеля казался еще более инородным. Он располагался в квартале, застроенном преимущественно двух-трех-этажными домами с плоскими крышами. Около домов росли развесистые деревья, бросая широкие тени.
Упадок, чьи признаки я постоянно замечал во время своего путешествия, проявлялся и в этой пасторальной сцене — часть домов пустовала, щеголяя пыльными, годами не мытыми окнами. Растительность вокруг высохла, создавая рыжие проплешины в зелёном ковре.
Я поднял глаза к шпилю отеля. Конечно, здесь не было выбитых окон, но в быстро наступающих сумерках светились окна только нескольких номеров — отель явно был заселен не полностью. По очередному узкому тротуару я вышел на небольшую площадь у отеля, откуда перешел в простенько выглядевший вестибюль — постояльцы явно редко попадали в отель пешком: парадный вход располагался много выше, на уровне пересекавших город транспортных эстакад.
Поднявшись в него на лифте, я присвистнул. Римская империя времен упадка сохраняла видимость твердого порядка: в богато декорированном в стиле модерн зале толпились посетители десятков миров и культур. Не так много, конечно, — на уровне малобюджетного сериала. Но достаточно много, чтоб слегка меня смутить: я не привык к такой роскоши.
За регистрационной стойкой стоял улыбчивый молодой человек с немножко пластмассовой внешностью. Я уже имел представление об уровне местной робототехники, так что понимал, что на робота он просто похож. Но на самом деле разница была небольшой — как и робот, он мог действовать только в рамках написанной менеджером отеля инструкции.
— С котами нельзя. Нельзя с котами, — оповестил меня портье.
— Тссс… — попробовал применить домашнюю заготовку я. — Не называйте чрезвычайного и уполномоченного посла Гвадалахары котом, он жутко обидчив. Да, их раса похожа на котов…
— Предъявите паспорт, — бодро отчеканил портье, — с листком регистрации ксеносов.
— Господин посол забыл паспорт в опере, — попробовал я, — да ведь, господин посол?
— Вопере, — поддакнул Беляш, — совсем забыл.
— Извините, но нет, — не меняя выражения лица, ответил портье.
После десяти минут бесплодных переговоров я сдался. Отель соглашался поселить меня и только меня. Даже без документов, если я внесу залог за бар. Но кот ни в виде домашнего животного, ни в виде ксеноса отель не устраивал. У ксеноса не было документов, а с котами было просто нельзя.
Устало вздохнув, я нацепил рюкзак и попёрся было искать отель посговорчивей. И уже почти вышел, как обнаружил, что портье, с которым я так долго спорил, тоже уходит и его сменяет девушка.
Я сделал круг во вращающихся дверях и бодро прошел к стойке во второй раз. Нас ждал второй акт Марлезонского балета.
— С котами нельзя. Нельзя с котами, — предсказуемо начала разговор портье.
— Это чучело кота. С чучелом, надеюсь, можно?
Портье посмотрела на кота, который смотрел в пустоту, вытаращив немигающие глаза и растопырив, словно обморочная коза, лапы.
— С чучелом можно, — согласилась она. — Давайте заполним регистрационную карточку. Как к вам обращаться?
— Господин Алёшенька, — вырвалось у меня. Я так обычно представляюсь надоедливым спамерам из банков.
— И господин Бе… — тихонько, почти не открывая рта, прогнусавил котик.
Я поставил чучело на пол, заметив нейтральным тоном, каким обычно говорит о погоде:
— Чучела не разговаривают.
— Что вы сказали? — удивленно переспросила меня портье.
— Я говорю, номер повыше дайте. Обожаю высоту.
— Двухместный номер, — раздалось с пола. Слава богу, эти слова никто кроме меня не расслышал. Я отодвинул чучело ногой подальше от греха.
— А-а-а… — пробормотала портье, что-то выискивая на планшете, — тридцать пятый этаж устроит? Семь тысяч за ночь.
— Отлично, — согласился я, взял карточку-ключ, рюкзак и чучело и бодро зашагал к лифту. Чучело при этом раздраженно било хвостом по моей спине.
— Отомри, — я сказал только в лифте, который поднимал нас на наш этаж со скоростью взлетающей ракеты.
Кот шумно выдохнул и тут же перебрался мне на плечо, разглядывая расстилающийся под нами город. Вид действительно завораживал: над низкой городской застройкой возвышались два уровня скоростных эстакад, между опорами которых были протянуты линии воздушного метро и ажурные, решетчатые трубы для велосипедистов.
Чуть выше по невидимым воздушным трассам двигались, мигая огнями, летательные аппараты всех цветов и размеров. Еще выше располагалась трасса для грузового воздушного транспорта, по которой с улиточной, едва различимой скоростью плыли айсберги огромных аэростатов. И за всем этим светилась огражденная мигающими предупредительными сигналами зона действия тягового луча, в которой были видны вереницы взлетающих и совершающих посадку космических кораблей.
Но не успел я насладиться видом, как лифт остановился, одарив меня секундным чувством невесомости. Дверь на этаж открылась,
