Кемп уронил листок, и глаза его как будто чего-то искали.
— А-а, — проговорил он и взял «Сен-Джемскую газету», лежавшую свернутой, как пришла. — Теперь мы добьемся правды.
Он разорвал газету и открыл ее. В глаза ему бросились два столбца. «Внезапное помешательство целой деревни в Суссексе» стояло на заголовке.
— Великий Боже! — сказал Кемп, читая с жадностью недоверчивый отчет о вчерашних событиях в Айпинге.
На другой странице был перепечатан параграф из утренних газет. Кемп перечел его: «Бежал по улице и дрался направо и налево. Джафферс в бессознательном состоянии. Мистер Гокстер сильно страдает, все еще не может передать, что видел. Тяжелое оскорбление священника. Женщина, заболевшая от страха. Окна перебиты. Эта удивительная история — вероятно, вымысел. Слишком любопытна, чтобы ее не напечатать — cum grano.»
Кемп выронил лист и бессмысленно смотрел перед собою.
— Вероятно, вымысел.
Он опять схватил газету и перечел все сначала.
— Но при чем же тут этот бродяга? Какого черта вздумалось ему гоняться за бродягой?
Он вдруг сел на свой хирургический диван.
— Не только невидимый, — сказал он, — но и помешанный! Мания убийства.
Когда взошла заря, и бледность ее стала примешиваться к свету лампы и сигарному дыму в столовой, — Кемп все еще ходил из угла в угол, стараясь постичь невозможное.
Он был слишком взволнован, чтобы спать. Сонные слуги, сойдя вниз, нашли его там же и пришли к заключению, что чрезмерные занятия повредили его здоровью. Он отдал им странное, но совершенно определенное приказание: накрыть завтрак на двоих в кабинете наверху, а самим держаться исключительно в нижнем и подвальном этаже. Потом Кемп снова зашагал по комнате до прихода утренних газет. В газетах говорилось очень многое, но сказано было мало, почти ничего, кроме подтверждения вчерашних известия и очень плохо составленного отчета о другом замечательном происшествии, в Порт-Стоу. Из этого отчета Кемп понял сущность событий в «Веселых игроках» и узнал имя Марвеля. «Он продержал меня при себе целые сутки», — заявил Марвель. К айпингской истории было прибавлено еще несколько мелких фактов, между прочим то, что проволока деревенского телеграфа была обрезана. Но ничто не бросало никакого света на отношение Невидимого к бродяге, так как мистер Марвель ничего не сказал о книгах и деньгах, которыми было начинено его платье. Недоверчивый тон газет исчез, и целые рои репортеров и исследователей уже принялись за тщательное рассмотрение всего дела.
Кемп прочел статью от доски до доски, послал горничную купить все утренние газеты и с жадностью поглотил также и их.
— Он невидим, — говорил себе Кемп, — и, судя по тому, что пишут тут пахнет буйным помешательством, переходящим в манию. Что только он может наделать! Что только он может наделать! А между тем, вон он там, у меня, наверху, свободен как ветер… Что мне делать, Господи Боже мой! Было ли бы это, например, бесчестно, если бы… Нет.
Он подошел к маленькой неопрятной конторке в углу и начать писать записку, разорвал ее, дописав до половины, и написал другую, перечел и задумался. Потом взял конверт и надписал адрес: «Полковнику Эдай, в Порт-Бордок».
Невидимый проснулся как раз в то время, как Кемп был, таким образом, занят, и проснулся в очень дурном настроения. До чутко насторожившегося Кемпа донеслось порывистое шлепанье его босых ног по спальне наверху, потом грохнулся стул, и разлетелся вдребезги стакан с умывальника. Кемп поспешил наверх и торопливо постучал в дверь.
XIX
Некоторые первые принципы
— Что случилось? — спросил Кемп, когда Невидимый впустил его.
— Ничего.
— Что ж это был за грохот, чорт побери?
— Вспылил, — сказал Невидимый. — Забыл руку-то, а она болит.
— А вы подвержены такого рода вспышкам?
— Подвержен.
Кемп прошел на ту сторону комнаты и подобрал осколки стекла.
— Все факты о вас стали известны, — сказал он, стоя с осколками в руке, — все, что случилось в Айпинге и под горой. Мир знает теперь о своем невидимом гражданине. Но никто не знает, что вы здесь.
Невидимый выругался.
— Тайна открыта. Думаю, что это была тайна. Я не знаю ваших планов, но, конечно хочу помочь вам.
Невидимый сел на постель.
— Наверху готов завтрак, — сказал Кемп, как можно непринужденнее, и очень обрадовался, когда его странный гость встал с большою готовностью.
Кемп пошел первый по узенькой лестнице в бельведер.
— Прежде чем что-либо начинать, — сказал он, — мне необходимо сколько-нибудь уяснить себе, что такое эта ваша невидимость.
Он сел и беспокойно оглянулся в окно с видом человека, которому предстоит, во что бы то ни стало, поддерживать разговор. Сомнения в реальности всего происходившего мелькнули в его голове и исчезли при виде Гриффина, сидевшего за завтраком, — этого безголового, безрукого халата, вытиравшего невидимые губы чудесно державшейся в воздухе салфеткой.
— Вещь довольно простая и вероятная, — сказал Гриффин, положив салфетку.
— Для вас, конечно, но…
Кемп засмеялся.
— Ну да, и мне она, несомненно, казалась на первых порах чем-то чудесным, а теперь… Господи Боже мой! Но мы свершим еще великие вещи! Я в первый раз напал на нее в Чезильстоу.
— В Чезильстоу?
— Я отправился туда прямо из Лондона. Вы ведь знаете, что я бросил медицину и занялся физикой. Нет? Ну да, физикой: меня пленял свет.
— А-а!
— Оптическая непроницаемость. Весь этот вопрос — целая сеть загадок, сквозь которую обманчиво мелькает сеть разгадок. А так как мне было всего двадцать два года, и был юноша очень восторженный, я сказал себе: «Положу на это всю жизнь. Стоит того». Вы знаете, какими дураками мы бываем в двадцать два года!
— Тогда ли дураками, или теперь? — заметил Кемп.
— Как будто одно знание может кого нибудь удовлетворять! Тем не менее я принялся за работу и работал как каторжный. И не успел я проработать и продумать и шести месяцев, как вдруг в одну из дырочек сетки мелькнул мелькнул свет, да какой, — ослепительный! Я нашел общий закон пигментов и рефракции, формулу, геометрическое выражение, включающее четыре измерения. Дураки, обыкновенные люди, даже обыкновенные математики и не подозревают, что может значить какое-нибудь общее выражение при изучении молекулярной физики. В книгах, — в книгах, которые стащил этот бродяга, есть чудеса, вещи удивительные! Но это не был метод, это была идея, могущая навести на метод, посредством которого, не изменяя никаких других свойств материи, кроме цвета в некоторых случаях, можно понизить коэффициент преломления некоторых веществ, — твердых ли или жидких, — до коэффициента преломления воздуха, что касается всех вообще практических результатов.
