Никто не смеялся.
Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно оборачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.
Лев Янович Милевский не мог прийти в себя от возбуждения. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после объявленного перерыва, не дождавшись других выступлений.
Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:
— У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?
— У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? — устало спросила Тереза Сергеевна.
— Если бы только одна рационализация! — вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к ее свисающей почти до плеча серьге, шепнул: — Личное… семейное… Степана Григорьевича…
Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.
Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.
— Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой… — И она осталась стоять у двери.
Корнев взволнованно ходил по кабинету.
— Мальчишка! Сумасшедший! — сквозь зубы бросал он.
— Он компрометирует вас, Степан Григорьевич! — проникновенно говорил Милевский. — Именно о вас я сразу подумал. Мечтать о связях с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в журналистских кругах?
— Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! — с сердцем сказал Степан.
Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:
— Степан Григорьевич, возьмите трубку.
— Я, кажется, просил… — зло обернулся к ней Степан.
Тереза Сергеевна многозначительно опустила глаза:
— Из райкома…
Лев Янович схватился за голову и отвернулся.
Похолодевшей рукой Степан взял трубку:
— Корнев. Слушаю. Хорошо. На бюро райкома? Когда? Буду. Есть. Привет.
Милевский почтительно попятился к двери.
— Надеюсь… не по этому поводу, — пробормотал он.
Степан Григорьевич даже не взглянул на него.
— Какой дурак! Какой Андрюшка дурак! — тихо проговорил он.
Дверь за Милевским закрылась. Тереза Сергеевна шестым секретарским чувством поняла, что к Степану Григорьевичу никого пускать нельзя.
Степан думал. Дело может обернуться самым неприятным образом, Андрей перешел все разумные пределы. Идея его — нелепица. Каждому ясно, что к ней нельзя отнестись серьезно. Но, оказывается, серьезно отнестись надо, потому что идея стала поводом для необдуманного общегородского доклада, по существу, очень ошибочного! Как на это еще посмотрят… И если в райкоме уже знают, если на бюро хоть краешком заденут этот вопрос, то Гвоздев тотчас заявит, что это по просьбе Степана он принял в институт младшего брата Корнева. Всем станет очевидно, что Степан должен отвечать за действия Андрея. Притупление бдительности коммуниста Степана Корнева!
Степан стал расхаживать от окна к окну, поглядывая на заводской двор, где бегал паровозик-«кукушка», гремели сцепки вагонов, тяжело пыхтел компрессор, визжала дисковая пила в прокатке…
Вошла Тереза Сергеевна:
— Я звонила к вам домой, Степан Григорьевич. Андрюша уже дома.
Степан поднял на нее сразу запавшие глаза. Кто она? Колдунья? Читает мысли?
— Машину! — приказал Степан.
— Уже подана.
«Нет, она все-таки хороший секретарь! Ничего не скажешь…»
— Андрей! Пройди ко мне, — крикнул Степан из коридора в полуоткрытую дверь комнаты брата.
Андрей проводил Аню и Дениса до выхода и сказал, чтобы они подождали его на улице. Сам прошел в кабинет Степана.
— Ну?.. — встретил его Степан, стоя посредине комнаты, чуть втянув голову в плечи, сжав кулаки.
Андрей даже отступил на шаг — ему показалось, что брат готов броситься на него.
— Тебе мало того, что я всю жизнь делал для тебя? Тебе надо стать поперек дороги? — понизив голос и еле сдерживая себя, заговорил Степан.
— Милевский про доклад рассказывал? — спокойно спросил Андрей.
— Идиот! — заорал Степан. — Чем ты рискуешь! Ничем! Ты еще ничего не приобрел, терять нечего! А я из-за тебя рискую всем… Именем… дорогой в будущее…
— Карьерой, — поправил Андрей.
Лицо его покрылось красными пятнами. Он стоял перед Степаном, тоже опустив голову и чем-то напоминая его.
— Карьерой? Это слово не из нашего социалистического обихода. Ты бредишь капитализмом. Готов преклоняться перед ним. И твое самомнение автора заумной идеи тоже из арсенала капиталистических отношений…
— Ты карьерист! — отрезал Андрей. — Тебе ли говорить о социалистических отношениях! С ними не очень-то вяжутся твои поучения.
— Ах, ты таким языком заговорил! Ладно. Теперь я буду приказывать. Завтра же ты объявишь о несвоевременности своего дурацкого доклада. Нет, постой! Это было бы глупо. Ты переименуешь его. Назовешь его научно-фантастическим. Будете там бредить Арктическим мостом и полетом на Марс.
— Не сделаю этого. Не вижу в Арктическом мосте ничего научно-фантастического. Это реальный проект.
— Молчи! «Реальный проект»!.. Ты понимаешь, как могут истолковать твою затею? В какое время живешь?
— Перестань кричать на меня!
— Я не только кричу на тебя, я учу тебя, я кормлю тебя…
— Так не будешь ни учить, ни кормить! Спасибо за все! — И Андрей резко повернулся к двери.
— Подожди, дурак! Скажи спасибо, что я тебя не прибил. Ты же меня компрометируешь…
— Не пробуй задержать меня.
— Я разделаюсь с тобой, вот что!.. Подожди… Снова в больницу попадешь… только для умалишенных…
Андрей спокойно вышел из кабинета Степана и почти выбежал из коридора в переднюю. За его спиной что-то загрохотало. Может быть, Степан что-то бросил вслед Андрею или просто уронил стул на пол.
— Что с тобой, Андрюша? — кинулась к нему на улице Аня. — На тебе лица нет…
Андрей прислонился к забору, закрыл глаза. Он тяжело дышал.
Из дверей вышел Степан Григорьевич и, не обращая внимания на молодых людей, сел в машину.
— В заводоуправление! — приказал он шоферу.
— Пойдем к тебе, мы уложим тебя, Андрюша, — просила Аня.
— Туда? Никогда! — сквозь зубы процедил Андрей.
— Та что ж хлопца неволить? Пойдем до нас. Батька рад будет, — предложил Денис.
Андрей не пришел ночевать домой.
Наутро, узнав, что ректор института профессор Гвоздев исключил его из числа студентов за «ошибочное, порочное выступление», тотчас завербовался вместе со своим другом Дениской Денисюком на Север, чтобы работать над завершением строительства «Мола Северного» в Чукотском море.
