— Смешной ты…
— Я?
— Именно ты. Что ты сейчас чувствуешь?
— Что-то хорошее.
— Например?
— Радость. Облегчение.
— Некоторые мужчины испытывают отвращение.
— Мне их жалко.
— Мне тоже. Я-то себя после этого лучше чувствую. Не могу без этого. А она, что из себя представляет?
— Мэрион?
— Да.
— Загадочная женщина, вероятно, она получает не то, что ей нужно.
— А что ей нужно?
— Я и чувство собственного достоинства. И то, и другое. Но достался ей только я. Но не следует ее винить.
— А как она выглядит, когда она…
— Занимается любовью?
— Да.
— Ей нравится. Правда, твоей фантазией она не обладает. Она очень сексуальна, но на поверхности это не очень заметно.
— Но ты этим пользуешься?
— Иногда. Нервы, впрочем, не способствуют любви.
— Сомневаюсь, что при семейной жизни возможны полноценные сексуальные отношения.
— Приливы и отливы.
— Трудно. Я всегда боялась этих отношений. Здесь щекотно? Такой гладенький. Должно быть, целовать гладкое — это инстинкт. Когда мне было пятнадцать, я думала, что кожа на сосках такая же, как на губах, и я целовала их, а когда мама стучала в ванную, то я пугалась, потому что боялась, что она спросит о том, что с ними произошло. Родители предавались любви совсем не так. В семнадцать лет я испытала шок, застав их за этим делом.
— Ради всего святого, расскажи мне, что тогда произошло.
— Я болела гриппом. По дороге в ванную я увидела их на ступеньках. Я тогда только начинала что-то в этом смыслить, но и представить себе не могла, что женщина может сидеть на мужчине. Я рассказала об этом своей подружке, и та целый месяц со мной не разговаривала.
— Милая Крис, ты такая рассудительная.
— Ваши слова — слова по-настоящему интеллигентного человека.
— Спасибо. Мне здесь хорошо. Маленькие удовольствия, маленькие радости.
— Вам много и не нужно. Разве не так?
— Совершенно справедливо, а тебе?
— Думаю, я бы хотела выйти замуж, как, впрочем, и большинство женщин.
— А потом?
— Дети. Но мне вовсе не хочется сидеть в доме за высоким забором в то время, как любимый муж будет бороться за выживание в местном отделении банка. Мне нужно испытывать от жизни определенное удовольствие. Почему ты смеешься?
Поворачивается к нему, смотрит в глаза.
— Скажи мне, ты догадывался, что я буду с тобой спать?
— Никогда об этом не думал.
— Но ты хотел?
— Сразу, как только тебя увидел.
— А я знала, что так будет. И что же ты чувствуешь сейчас, когда все произошло?
— Не знаю даже, что сказать. Мне кажется, что мы знакомы целую вечность.
— Возьми меня за руку.
— Ты сможешь кормить грудью детей. А что у тебя под мышками?
— Ни для кого на свете не собираюсь сбривать там волосы.
— Пахнет Россией.
— Смеешься надо мной?
— Вкусно, а твой пупочек?
— Англией?
— Нет, но весьма заманчиво. Если мне придется зарабатывать на жизнь трудом, я буду предсказывать будущее по пупкам.
— Забавно, что до сегодняшнего дня я была согласна возвращаться в эту ужасную комнату. Включала радио и слушала дурацкую болтовню. Готовила безвкусную еду. Ведь совсем другое дело, когда готовишь кому-то. Как это все, однако, неожиданно и интересно. Этого ждешь. И это происходит. Теперь я знаю, как ты выглядишь голый. И я уже не смогу смотреть на тебя из прачечной, потому что я буду мысленно тебя раздевать. Если подумать о половых органах мужчин, то надо признать, что одеваются они довольно странно. Мужчинам следует носить килты или гульфики.
— Я закажу себе гульфик в «Севилл Роу».
— Причем священники должны носить гульфики черного цвета. Позволь мне тебя укусить. Мне хочется тебя искусать.
— О, да у тебя в пупке пушок.
— Да-да.
— А мой пупок совсем маленький и плоский. А теперь разреши мне поцеловать тебя вот здесь. Тебе нравится?
— Продолжай, говорю тебе, продолжай.
— И в пупочек тоже.
— Да, ради всего святого.
— А вот здесь? Пахнет забавно и маленькое.
Такая длительная, такая упоительная ночь. Я надеюсь, мне удастся ее припомнить, когда мне доведется страдать. Ее нежные пальчики. Нежная, одинокая, сладкая, влажная девушка, полная любви, залазит на меня сверху, наши бедра переплетены, головы ничего уже не соображают. Щекотно, завитушки волос, соленый вкус, как после купания в море, а я живу в доме из растрескавшегося бетона и езжу вместе с другими студентами в Тринити на ужасном трамвае. Лицо мое стиснуто белыми клешнями бедер незнакомки. Ее пальцы скользят по моим ногам. Вырви хрящи из моих коленей, и до конца жизни я буду, вихляя, хромать по мостовым. Ее темноволосая голова раскачивается в желтом свете свечи. В моей алой черепной коробке звучит погребальная песня. Прачки стоят в выварках с дымящимся бельем. Топчут его ногами, у них толстые кельтские коленки, и они устраивают стриптиз. Я смотрю на них и хохочу вместе с ними; они славные деревенские девчонки, раздевшиеся впервые в своей жизни, они плещутся в выварках с мыльным порошком, хлюпают, бултыхаются, пошлепывают по своим тучным телесам. Это праздник плоти. А я поднял руку в благословении, приказал им заткнуться, выстроил их рядами и дал каждой зеленую подвязку в форме трилистника, чтобы они носили их на бедрах и епископ не обвинил их в эксгибиционизме. А теперь, пышки, на улицы славного города Дублина, на которых так замечательно смотрятся обнаженные. Вы и ваши зады выглядят несколько приплюснуто. Заиграл оркестр. Он повел их по улицам. На Подъемном Мосту они остановились и обходительный джентльмен спел им «Я сердце оставил в английском саду». Слух про них молниеносно распространился по городу. Распивочные опустели. Целый рой фермерских сынков, да и не только их, устремился на велосипедах к месту происшествия, чтобы— поглазеть на этих премиленьких, крепко сбитых девушек.
Тонкие пальчики Крис вцепились в его бедра, и он перестал слышать причмокивающие звуки, ощутив на мгновение чувство боли — ее зубы впились в его крайнюю плоть, и лоно выплеснуло пенную жидкость в ее горло, заставив умолкнуть нежный голос и стекая каплями по голосовым связкам, певшим песню ее одинокого сердца. Пряди ее волос аккуратными рядками лежат на его теле, и в течение следующей минуты в наступившей тишине он был самым святым человеком на земле, полностью лишенным остатков спермы и разума.
С двумя толстенными книгами под мышкой выходит через заднюю калитку Тринити-Колледжа. В такой теплый, светлый вечер приятно мчаться изо всех сил вдогонку за трамваем. Эти вечно занятые людишки помышляют сейчас только о своих летних садиках и том, чтобы искупаться в Бутерстауне. В такие вечера Дублин вымирает. Впрочем, это не касается парков и распивочных. Неплохо было бы нагрянуть сейчас на улицу Мира и купить кусочек мясца. Я предвкушаю славный ужин с бутылкой пива; а потом я пройдусь по набережной, чтобы полюбоваться хорошенькими купальщицами. Даже в этой пуританской стране можно всласть поглазеть на аппетитную плоть, если только быть начеку, когда некоторые из них переодеваются на пляже.
