Потом невидимые глаза остановились на парке дворца, открытого им еще раньше, во время опыта, который он утаил и который воодушевил его ненависть.
Стоя на каменном балконе, девушка протягивала руки к юноше, который смотрел на нее снизу, и, не зная языка, на котором они говорили, Мирталь все же понял ее слова: — Ромео! О, зачем же ты Ромео! — шептала она… — отрекись навеки от имени родного… взамен его меня возьми ты всю!
— Ловлю тебя на слове: назови меня любовью — и вновь меня окрестишь! — взволнованно произнес юноша.
Слова пели, чувства ожившего тела передавали Мирталю аромат цветов, тишину ночи и силу любви, но смерть лишила его воспоминаний, и лицо мумии не имело права вздрагивать. Поэтому Мирталь прервал контакт, и картины третьего мира желтого солнца исчезли с Плато воспоминаний. «Дурачок, — подумал он, — ведь это — моя ненависть!» Никто ему не возразил. Тогда он растянулся на черных плитах и, отбросив маску и золотые костыли, сорвав с груди серебряную пластину, позволил последнему влюбленному Ситаба умереть навсегда, запечатлев тем самым конец арфов.
Скучающе насвистывая, он подошел к подоконнику и, головой вперед, нырнул сквозь закрытое окно.
Когда биостекло восстановилось, он уже плавно летел над водами канала с искусственными лебедями, измеряя температуру, излучаемую солнцем в соответствии с заданной программой, и отмечая про себя, что облако дня очень удачно. Насыщение воздуха кислородом казалось безупречным. «Как вчера и как завтра» — подумал он, соображая в то же время, не заметил ли его кто-нибудь, потому что, как бы то ни было, мальчишеские выходки, подобные полету сквозь стекло, не подобали уже ему по возрасту. Но никто не казался шокированным — и теперь его бесило то, что повсюду люди так благоразумно взлетали со своих индивидуальных платформ. Какая-то старуха безупречно приземлилась и исчезла в биопроходе своей квартиры… Ему оставалось лишь сделать как можно удачней поворот в воздухе и направиться к большим антеннам. Тут его окликнули.
— Ты сама придумала этот фасон? — спросил он, еще не веря своим глазам.
— Нынче это в моде, — сказала Риана, напирая на последнее слово.
Ее туника из светящихся перьев, отбрасывающих зеленовато-медные отблески, казалась настоящей, волосы тоже были зеленые, по крайней мере настолько, насколько они были видны из-под пухового капюшона.
— Я мог бы это предвидеть, — сказал Хормак.
— Впрочем, почему бы и нет?
— Вот этим ты мне и нравишься, — сказала Риана.
— Тем, что у тебя нет предрассудков.
— М-да, — сказал Хормак.
— Пообедаем вместе? Я нашла старинный рецепт этрусков. Берешь несколько дюжин устриц, выжимаешь на них…
— Мне очень жаль, — сказал Хормак. — Но сегодня мой День прошлого.
— А! Тогда завтра… Далеко собираешься?
— Я еще и сам не знаю, — ответил Хормак.
— А облако дня сегодня довольно удачно, не правда ли? Я все думаю, как эти Древние могли терпеть беспорядочное нагромождение случайных облаков?! Знаешь, чем больше я их узнаю, тем больше жалею. Но о чем мы говорили?
— Мы ни о чем не говорили — заметил Хормак.
— Нет, говорили… о Прошлом. В последний раз я присутствовала на свадьбе своих родителей.
— На чем? — спросил Хормак.
— Отец тоже был оригиналом, — засмеялась Риана.
— Наверное, поэтому ты мне и нравишься…
— Да?
— Конечно. А ты не знал?
— Нет, — сказал Хормак.
— Так знай, — сказала Риана. — Насколько я поняла в прошлом, ну, в общем, когда-то, давным-давно, мужчина и женщина, полюбив друг друга, устраивали свадьбу. Это была такая церемония — случай для того, чтобы созвать родственников, друзей…
— Я думал, в таком случае они хотели быть наедине, — сказал Хормак.
— Да, конечно… наверное, хотели. Но только свадьба давала им право быть вместе.
— Вместе со всем кланом?
— Ну знаешь ли, — рассердилась Риана, — детали ты можешь почерпнуть в лентотеке. Я только хотела тебе сказать, что присутствовала на свадьбе своих родителей. Все это происходило в городских катакомбах… какой-то большой город в Римской империи… который как раз сожгли по приказу одного толстого императора…
— Нерона.
— Я была уверена, что ты знаешь!.. Да, Рим! Рим горел. И в катакомбах горели факелы… и дымили… и поэтому присутствующие даже не заметили сначала, что город загорелся, и церемония все растягивалась, люди пели что-то себе под нос, и мне пришлось крикнуть: огонь! И отец меня увидел… Понимаешь, до тех пор я пряталась за поющими, и он не знал, что я там… и засмеялся… Как он смеялся!.. Но старик, который руководил церемонией, сказал: «замолчи, сын мой» или что-то в этом роде, и туг же, упав на колени, начал благодарить кого-то за то, что все присутствующие будут теперь считаться мучениками…
— Ты хочешь сказать, что они и не пытались спастись? — спросил Хормак.
— Нет, и это было очень забавно, — сказала Риана.
— Мама немного испугалась, отец пытался убедить их, что нужно бежать, но они все попадали на колени и продолжали петь. «Все-таки это глупо — умереть за несколько тысяч лет до своего рождения», — сказал отец, видя, что ему ничего не остается… И я ушла.
— Да, сказал Хормак. — А мои не женились.
— А хочешь, мы поженимся?
— Не знаю, — ответил Хормак. — Я подумаю.
— Подумай до завтра, и договоримся за обедом. Помни, что у этрусков была потрясающая кухня… Попробуешь устриц — сам увидишь. Так я тебя жду, ладно?
— Ладно, — ответил Хормак.
Риана удалилась, и он продолжал полет к большим антеннам. Они крутились, как обычно, в двух разных направлениях, одни медленно, а другие так быстро, что их формы были неразличимы и они казались огромными призраками. Время от времени кто-нибудь опускался на одну из платформ, раскрывавшихся, как ладони, на каждом этаже, и исчезал в здании с многочисленными кабинами, которые вели в бесконечность.
Хормак услышал равномерное мурлыканье моторов, словно приглашавших к путешествию. «Почему они их не обеззвучили?» Ни один мотор — от самых простых аппаратов, используемых в домашнем хозяйстве, до гигантов, входящих в установки для насыщения воздуха кислородом, уже давно не производил шума. Но уловив в их мурлыканье приглашение к путешествию, он все понял. Избранные ничего не оставляли на волю случая, и, уловив гул мотора, не сомневались, что его целью было возбуждение ассоциаций с единственным возможным для них приключением — путешествием во Времени, которое стало возможно благодаря его приручению. Мурлыканье больших моторов рождало приятное и немного беспокойное возбуждение, подобное тому, которое пробуждали в сердцах людей прежних времен гудки пароходов. После того, как привлекательность передвижений в пространстве была исчерпана, избранных манило еще лишь посещение прошлого.
