Я уже не смеялся.
— Слух обеспечим отменный, — Джабжа перекинул салфетку через согнутую руку, наклонил голову, ухмыляясь. — Зрение — острейшее. Обоняние — высшей кондиции. Не угодно? И потом живите себе все положенные вам годы с миром, живите — поживайте, детей… — Он быстро глянул в сторону Илль и осекся.
— Ладно, — сказал он, — отставить избиение младенца. Присутствующим ясно, что с горок лучше не падать. Чтобы прожить свои положенные годы, — опять свирепый взгляд в мою сторону, — по возможности с собственными конечностями. Ну, а о тех, кто по тем или иным причинам не удосужился еще обратиться в Комитет «Овератора», я даже и не говорю — для них это совершенно противопоказано, — и он снова с минимальной дружелюбностью — слишком демонстративной, однако, чтобы быть искренней, — глянул на меня.
Свирепость у него была уморительная, и это несколько примирило меня с только что преподанным мне уроком. Да, годы, проведенные в одиночестве, здорово сказываются на психике.
Лакост, видимо, думал о том же:
— Вы ведь тот самый механик, который просидел одиннадцать лет на каком-то буе?
Все знают. Я кивнул.
— Какого же черта вы молчите? — вдруг взорвался Джабжа. — В кои-то веки выудишь в горах интересного человека, а ему и в голову не приходит отплатить за гостеприимство. Выкладывайте, что там с вами приключилось.
Этот Джабжа распоряжался, словно он был начальником базы. Милый дворняга. Но я был ему благодарен уже потому, что носик на черноглазой рожице поехал круто вверх, чтобы никто не забывал, кто именно выудил меня, такого интересного, из ледяной могилы.
— Я думаю, что в общих чертах вы и сами все знаете, — попытался я скромно увильнуть от рассказа.
— Рассказывайте же! Ну!
Ишь, какой капризный головастик!
И вдруг светлое лицо Саны встало передо мной. «Не надо… Не вспоминай об этом… Не теряй на это времени — нашего времени…»
Эти ребята ждали от меня веселых приключений. Космический вояж с десятилетней остановкой. Тайна рокового буя и искушение святого Антония на современный лад. А для меня это были те, четверо, которые погибли в первые же минуты этих лет и продолжали оставаться со мной до сих пор. Я был виновен перед ними, и ни доводы собственного рассудка, ни воля Саны не могли заставить меня оправдаться или позабыть о них.
— Вы ведь были там не один. Как же произошло, что остальные не вернулись?
Я посмотрел на Джабжу с ненавистью. Что он лез ко мне? Какое он имел право спрашивать о том, в чем я был не виновен перед людьми? А уж то, что касалось меня самого, я никак не собирался раскрывать здесь, в каком-то случайном уголке, где мне суждено провести одну ночь.
— Мы осмотрели буй и кое-что подремонтировали. — Я постарался отделаться краткой информацией. — Получили с Земли «добро» на обратный вылет и поднялись с буя. Два раза обошли вокруг него, потому что, когда мы прилетали, его сигнализационная система работала нечетко. На первом витке все было хорошо, а на втором сигналы стали гаснуть. Потом нас швырнуло обратно к поверхности… Я тогда не понял, что это происходит против воли командира корабля. Я думал, что он сознательно возвращается, чтобы устранить недоделки. Мне было не до того — ведь система сигнализации целиком лежала на моей совести.
— Ну?.. — сказал сдержанный Лакост.
— Я занял межпланетный фон, так как на ультракоротком не смог бы связаться с киберцентром буя, и вызвал дежурных «гномов» из сектора приема и сигнализации. «Выходите первым!» — крикнул мне командир, и я, еще не снявший скафандра, выскочил из корабля и громадными прыжками бросился к появившимся из лифта «гномам». В последний момент мне показалось, что командир и механик-фоновик с отчаянными лицами что-то выколачивают из межпланетного фона. Я это вспомнил потом, когда стал все вспоминать. А тогда я бежал к роботам, и самый большой из них неожиданно схватил меня и бросился в лифт. Я закричал и стал вырываться, но вы понимаете, что этого сделать нельзя, если робот выходит из подчинения. Лифт полетел вниз с ускорением не меньше земного свободного падения, и когда он остановился на среднем горизонтальном уровне, толчок был слишком силен, и я потерял сознание.
Собственно говоря, это было все. Что я мог им еще рассказать? Как мне мерещились их крики, стуки и скрежет металла? Как я боролся с роботом, мешая ему спасать меня? Как до сих пор…
— Вы были самым молодым на корабле? — тихо спросил меня Джабжа.
— Да, — ответил я, не зная, к чему этот вопрос.
— И он приказал вам выйти первым…
Да, я должен был выйти первым и спуститься в отделение фонотронов. Я был самым молодым… И меня ждала Сана. Командир знал, как она меня ждала. Он приказал мне идти первым. Может быть, он еще что-нибудь передавал мне, но ультракороткие фоны уже молчали. А я даже не успел оглянуться и посмотреть, вышел ли кто-нибудь следом за мной или нет.
— Я думаю, что никто больше не вышел, — задумчиво сказал Лакост. — Раз начала отказывать аппаратура, то не могла работать и выходная камера корабля.
— Можно было вырезать люк изнутри, — предложил Туан, словно это сейчас имело какое-нибудь значение.
— Нет, — сказал Джабжа. — Время. Они не успели бы этого сделать.
— Почему на буе не было приспособления для мгновенного переноса корабля к ангарному лифту? — не унимался Туан.
Откуда я знал, почему его не было.
— Теперь это есть везде, — сказал Лакост, — но разве их спасло бы это?
Я кивнул:
— Ангар находился на глубине пятидесяти метров. Они не успели бы выйти из корабля, как излучение достигло бы смертельной плотности, а металл, деформируясь, расплющил бы звездолет, как он и сделал это со всем ангаром.
— Но ведь излучение проникло вглубь не мгновенно?
— Достаточно быстро. Меня спасло еще и то, что металл, уплотняясь, сам становился изолирующим слоем. Да еще защитное поле после каждого горизонтального уровня — его включал мой «гном».
— Это же смертельно для тех, кто оставался наверху! — воскликнул Лакост.
— Киберы принимают свои решения мгновенно. Боюсь, что мой непрошенный спаситель рассчитал, что те четверо мертвы, еще раньше, чем они перестали дышать. И тогда все заботы были перенесены на одного меня.
— «Непрошенный спаситель», — передразнил меня Джабжа, — вы хоть сохранили того «гнома»?
— В нем появилось какое-то наведенное излучение, он передал меня другому роботу, а сам остался в верхнем слое.
— Его сделали хорошие люди, Рамон.
— Я знаю, Джошуа.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Я вдруг понял, что сделал для меня этот человек.
