Я резко выдохнул, и, несмотря на колики в боку, перешёл на бег:
– Быстрей! – мой окрик отлично подстегнул наших, а новенькие ускорились с ворчанием и недовольством. И опять я не стал строить из себя самодура, пресекая недисциплинированность и посторонние разговоры. Да и сам разумом понимал, что лишняя выигранная минута вряд ли спасёт человека, умирающего от гангрены. Но вот сердце приказывало торопиться без раздумий и прочих проволочек.
Не знаю, вовремя мы успели или как, но я к остальным и не присматривался даже, и не здоровался, с порога анфилады пещер потребовав:
– Показывайте больную!
Ну и когда приблизился к ней, то понял сразу – передо мной не больная, а именно умирающая. Лицо, распухшее до безобразия, да и всё остальное тело с неприятными очагами заражения красного, а порой уже и синего цвета говорило, что несчастной недолго осталось. Но неужели предчувствие меня даром сюда так торопило?
Вот и я не поверил, скомандовав:
– Вынимайте все «чужие» груан из поясов и укладывайте на тело больной! Живо! – первый сам же начал выкладывать имеющиеся у меня пять, и ко мне сразу же присоединились и все остальные мои подчинённые. Тогда как многочисленные беглые радетельницы свободы некоторое время стояли замершие на местах и только переглядывались. Пришлось и на них рявкнуть с максимальной свирепостью: – Ну чего рты раскрыли?! Приказа не слышали?!
Кажется, подействовало, потому что после естественной толчеи Зоряна оказалась полностью скрыта под сплошным слоем из наивысшей местной валюты. А кое-где ракушки лежали даже в два, а то и три слоя. Получалось, что беглянки захватили у своих поработителей в виде трофеев по полноценному поясу каждая. А то и больше было у некоторых. Молодцы, девчонки, не с бухты-барахты побег устраивали, всё продумали. А следовательно, лидеры у них и в самом деле стоящие попались, за жизнь такого человека стоило побороться.
Вот я и начал сосредотачиваться, только и бросив в сторону:
– Меня не отвлекать! Рядом не ходить! И не шуметь!
А дальше уже Степан и Ольшин постарались создать для меня наиболее комфортабельные условия для работы. Если кто и переговаривался, то лишь в иных помещениях или на выходе. Если кто и стоял у меня за спиной, то молча и без движений. Да и я на какой-то там минуте, чтобы полностью отрешиться от мира, поставил полные заглушки на свои барабанные перепонки в ушах. Ну и начал работать.
С таким количеством груанов мне ещё сталкиваться не приходилось. Как, впрочем, и с таким тяжким заболеванием в последней стадии. Сразу усилить опустившуюся в тело вуаль от ракушек у меня не получилось, то ли опыта не хватало, то ли банально силы не распространялись на такой широкий захват. Поэтому я стал воздействовать на группы симбионтов. Вначале «запустил» на максимальную регенерацию те, что были уложены прямо на лице умирающей. Справедливо посчитав, что спасти мозг от разрушительного жара – первостепенная задача. Затем подтолкнул и усилил работу вуали в районе сердца и лёгких. Потому что синева явно указывала на острую недостачу кислорода в крови. И только после этого уже гораздо быстрее запустил все остальные группы.
Посидел, понаблюдал за оживившимися потоками крови в организме и понял, что нет согласования между всеми группами. Они так и выделялись на теле, словно независимые друг от друга, пусть и плотно расположенные амёбы.
Опять начал с групп, возлежащих на голове и груди. Но уж на пятой минуте вынужден был признать своё бессилие в данной операции согласования. И ничего толкового в голову не приходило, как я мысленно ни перенапрягался. В какой-то момент я даже в панике стал озираться по сторонам, словно выискивая некую недостающую деталь процесса. Тут ко мне и бросились две женщины, замершие до того у меня за спиной:
– Что надо?! Чего-то не хватает?!
– Ты только скажи!
А что я им скажу, когда и сам ничего толком не знаю? Только и спросил:
– Вы видите, что я делаю? Или хотя бы вуали от груанов?
Женщины отчаянно замотали головами, ещё и голосом подтвердили, что нет. То есть хоть каких-то сведущих в медицине людей и тут не оказалось. Дернувшись с досадой, словно меня током ударило, я хотел было опять сосредоточиться вниманием на умирающей, но тут сообразил, что моя левая рука отчаянно сжимает мой же пояс для груанов. И как раз в том месте, где у меня лежал единственный «свой» симбионт, который был подобран во время нашего удачного отражения атаки монстров на стену.
«Что это? Какая связь? – заметались у меня мысли в голове. – Или это мой Первый Щит даёт некую подсказку? А какую именно? Он ведь вроде пока чужака в желудке убивал нежно и переваривал, наверняка успел хорошенько изучить и выяснить все его слабые и сильные стороны. И что сейчас мне пытается подсказать? Наверняка ведь по последней теме… (если такое вообще возможно!), а последнее у меня что? Ага… попытка «связать» воедино разные участки. Точно! И что?.. Пробую? Но тогда «свой» может превратиться в «чужого», причём очень быстро… Хм! А меня он спасёт? Один-единственный? Ха, три раза!..»
И рука уже достала груан из кармашка и занесла над обеими группами. С минуту я колебался, пытаясь понять, что за разноцветье появилось, замельтешило между группами симбионтов и тем, который был у меня в руке. А потом с полнейшей уверенностью, словно делал это уже не раз, положил «свой» груан именно в нужную точку на стыке между группами чужих. По идее он никак не должен был там лежать, по закону тяготения должен был скатиться, но… замер на уклоне, словно приклеился.
Но зато через него, словно по перемычке-предохранителю, ринулись цветные вспышки, несущиеся навстречу друг другу. Оба поля сразу же заработали в каком-то едином ритме. А я уже кричал как оглашенный:
– Давайте мне «свои» груаны! Быстрей! – и тут же понял, что у беглянок подобного не может быть по умолчанию. Поэтому завопил ещё громче, словно это меня ранило: – Степан! Ольшин! Груаны мне! Срочно!
Первым примчался Тимофей, вероятно, находящийся ближе всех, и безропотно мне отдал свой пояс с двумя неприкосновенными залогами его свободы. Их я укладывал практически без раздумий, сразу видел тот единственно верный канал для соединения. Потом примчался Степан, отдавший все свои три. Потом Ольшин, со стоном протянувший мне свой пояс сразу с шестью единицами наивысшей для каждого каторжанина валюты.
Но мне уже с последнего дара хватило только три. Остальное вернул ветерану со словами:
– Не расстраивайся. Поверь, оно того стоило. И потом всё верну…
И сам опять вошёл в транс наблюдения. Вот теперь уже процесс пошёл такими немыслимыми для меня темпами, структурами и смещениями, что я жутко пожалел, что никто из окружающих этого чуда не видит. Больная женщина постепенно оказалась словно в светящемся, сияющем коконе-саркофаге. Мне даже показалось, что её чуть приподняло над ложем, и теперь даже снизу у неё некая плотная световая прокладка. Остатки бинтов и некоторые части одежды словно растворились в том сиянии или стали прозрачными. Потом стали просматриваться насквозь внутренние органы и даже самые мелкие кровеносные сосуды. Да и не кровь уже там курсировала, а странная сверкающая субстанция золотистого цвета. По крайней мере, мне так показалось.
