Гэррети не нужно было оборачиваться, чтобы узнать голос Стеббинса.
Стеббинс, всезнающий Будда. Ноги автоматически несли его вперед, но он их почти не чувствовал, будто они были налиты гноем.
- Смерть разжигает аппетит, - сказал Макфрис. - Помните Гриббла и тех двух девок? Им было интересно трахнуться с мертвецом. Что-то Совсем Новое.
Не знаю, почуял ли это Гриббл, но они-то уж точно почуяли. И то же со всеми, неважно, жрут ли, пьют или валяются на траве. Они острее чувствуют все это оттого, что смотрят в это время на мертвецов. Но это тоже не главное, Гэррети. Главное - что это не они. Не их бросают львам. Не они ковыляют по дороге, надеясь, что с них снимут предупреждение. Ты болван, Гэррети. Ты и я, и Стеббинс, и Пирсон, и Баркович - все мы. И Скрамм болван, хотя он думает, будто что-то понимает. Они животные, правильно. Но почему ты думаешь, что мы люди?
Он замолчал, переводя дыхание.
- И вот мы все идем, и каждый из нас в любую минуту может накрыться.
Оборвать нить своей жизни, скажем так.
- Тогда зачем ты идешь? - спросил Гэррети. - Зачем, если ты такой умный?
- Затем же, зачем и мы все, - ответил за Макфриса Стеббинс. Он мягко, почти любяще, улыбался. Губы его запеклись, но в остальном лицо не изменилось с начала пути. - Мы все хотим умереть, потому и идем. Зачем же еще, Гэррети? Зачем?
Глава 8
"Раз-два-три, посчитай,
На углу стоит трамвай.
В нем табак жует мартышка,
Пьет винишко попугай.
Трамвай покатился,
Мартышка подавилась
И отправилась в трамвае
С попугаем прямо в рай".
Детский стишок
Рэй Гэррети плотно затянул пояс с концентратами вокруг талии и приказал себе не притрагиваться к еде хотя бы полчаса. Это было трудно - желудок требовал своего. Участники пути вокруг него, жадно чавкая, отмечали первые двадцать четыре часа, проведенные на дороге.
Скрамм улыбнулся Гэррети с набитым ртом и промычал что-то неразборчивое. Бейкер держал пакетик с оливками - настоящие оливки, надо же! - и с методичностью автомата отправлял их в рот одну за другой. Пирсон поглощал крекеры с тунцовой пастой, а Макфрис, закатив глаза от удовольствия, медленно выдавливал из тюбика куриный паштет.
С половины девятого до девяти выбыло еще двое; одним из них был Уэйн, которого совсем недавно так радостно приветствовал рабочий с бензоколонки.
Но они прошли девяносто девять миль и потеряли только тридцать шесть человек. "Разве это не отлично? - думал Гэррети и глотал слюну, наблюдая, как Макфрис доедает паштет. - Отлично. Хоть бы и все остальные откинули копыта прямо сейчас".
Макфрис отбросил пустой тюбик, и к нему тут же устремились подросток в линялых джинсах и домохозяйка средних лет. Подросток оказался проворнее. Спасибо! - прокричал он Макфрису и побежал обратно, к своим товарищам. Домохозяйка провожала его завистливым взглядом.
- Ел что-нибудь? - спросил Макфрис.
- Я жду.
- Чего?
- Половины десятого.
Макфрис задумчиво посмотрел на него:
- Старый добрый самоконтроль?
Гэррети пожал плечами, готовый к отпору, но Макфрис только смотрел на него и молчал.
- Знаешь что? - спросил наконец Макфрис.
- Что?
- Если бы у меня был доллар... Хотя бы доллар, понимаешь... Я бы поставил на тебя, Гэррети. Я думаю, у тебя есть шанс.
Гэррети засмеялся:
- Ты что, шутишь?
- Может быть. Может, и шучу, - Макфрис вытянул перед собой руки.
Они заметно дрожали. - Надеюсь, Баркович загнется раньше.
- Пит?
- Что?
- Если бы ты сейчас вернулся назад, зная все это... Пошел бы ты снова?
Макфрис опустил руки и сказал:
- Даже если бы Майор приставил мне пистолет к виску, не пошел бы.
Это самоубийство, только медленное. Очень медленное.
- Точно, - Олсон улыбнулся жуткой улыбкой узника концлагеря, от которой у Гэррети внутри похолодело.
Через десять минут они прошли под громадным красно-белым транспарантом: "100 миль! Поздравляем участников Длинного пути этого года! Коммерческий совет Джефферсона".
Вскоре сосны, среди которых они шли, расступились, и они оказались в окружении первой настоящей толпы. Крики и рукоплескания накатывали и отступали, как морские волны. Мигали разноцветные лампочки. Полицейские тащили с дороги мальчишку с грязным зареванным лицом, который размахивал блокнотом для автографов. - Эй! - крикнул Бейкер. - Эй, вы только поглядите на них!
Колли Паркер махал и улыбался, и, когда Гэррети подошел к нему поближе, он услышал, как Паркер кричит:
- Привет, уроды! - еще улыбка. - О, мамаша Макги, старая кошелка!
Моя жопа передает тебе привет - вы ведь с ней, как близнецы. Привет, привет! Гэррети закрыл рот ладонью и истерически захохотал. Мужчина в первом ряду махал плакатом с фамилией "Скрамм". Рядом с ним толстуха в дурацком желтом костюме пыхтела, пытаясь отодвинуться от трех парней, пьющих пиво.
Гэррети, заметив это, захохотала еще сильнее.
"Только не впадать в истерику. О Господи, только не это. Вспомни про Гриббла... Не надо... Не надо..."
Но это случилось. Он смеялся, пока в желудке не поднялась тупая, режущая боль. Он согнулся, слыша, как сзади кто-то кричит. Это был Макфрис.
- Рэй! Рэй! Что с тобой?
- Они смешные, - он едва не плакал от смеха. - Пит, Пит, погляди... Они такие смешные, такие... Маленькая девочка в грязном платье сидела на земле и строила гримасы.
Увидев ее, Гэррети совсем скорчился от смеха и получил предупреждение.
Странно - сквозь весь этот шум предупреждения слышались совершенно отчетливо.
"Я могу умереть, - подумал он. - Умереть от смеха". Колли все еще махал и улыбался, осыпая зрителей ругательствами, и это было смешнее всего.
Гэррети упал на одно колено и получил второе предупреждение. Смех продолжал сотрясать его тело короткими приступами, похожими на лай.
- Его тошнит! - заорал кто-то в экстазе. - Элис, смотри скорее, его тошнит!
- Гэррети! Гэррети, черт тебя побери! - Макфрис подхватил Гэррети под локоть и рывком поднял его на ноги.
- О Боже, - прохрипел Гэррети. - О Боже, они меня убивают. Я... Я не могу, - он снова захлебнулся смехом. Его ноги подкосились, но Макфрис удержал его. Они оба получили предупреждение. "Мое последнее, - со странным спокойствием подумал Гэррети. - Прости, Джен. Я..."
- Иди, кретин! Я не могу тебя тащить! - прошипел Макфрис.
- Не могу. У меня... Макфрис дважды хлестко ударил его по щекам. Потом быстро, не оглядываясь, отошел.
Смех прошел, но внутренности у него словно превратились в желе, а легкие никак не могли набрать воздуха. Он зашагал вперед, пытаясь восстановить дыхание. Перед глазами плясали черные пятна, ноги заплетались, и пару раз он едва не упал.
"Если я упаду, я умру. Тогда мне уже не подняться".
