Да, кстати. К домику не шло никаких коммуникаций. Ни информационных, ни энергетических, никаких. Всю энергию для тепла, освещения и киберов давал старый нейтринник. Да, Линия Доставки туда тоже не шла. Потому что Антон ничего не потреблял.
При этом он не прятался. Если бы прятался, пришлось бы сложнее. Нет, нашли бы, куда бы делся, но всё-таки. Но он честно указал своё местопребывание в профреестре. В закрытой части, доступной только для нас. Типа — «вот он я, у меня секретов нет».
КОМКОН к нему наведался. Насчёт ДГБ — неизвестно. Интересно, что каким-то образом о его местопребывании узнал Павел Бунге и тоже его посещал. Но это отдельно.
С комконовцами Малыше общался тихо, мирно, агрессии не проявлял, был настроен на сотрудничество. Толку от этого не было никакого.
Комконовцы интересовались двумя вопросами. Зачем Антон написал свою книжку и понимал ли последствия. Антон на оба вопроса ответил так, что страдает тяжёлыми провалами в памяти и не помнит, зачем и почему он это сделал. Тут же согласился на ментоскопирование. Которое показало, что у Антона тяжелейшие проблемы.
После некорректно проведённого удаления воспоминаний в мозгу остаётся что-то вроде открытой раны. Которую мозг начинает залечивать своими средствами. В частности, пытается затянуть её другими воспоминаниями. Я уже об этом, кажется, писал. Так вот, у Антона это приобрело совсем уж крайнюю форму. В частности, всё, связанное с написанием книги, было полностью занятнуто какой-то бытовухой — как он здесь поселился, как устраивался, и тому подобное. От лечения и глубокой ментоскопии Малышев оказался, вручив прибывшим соответствующие документы. Из которых следовало, что его всё устраивает и менять он ничего он не хочет. В заключение он подписал обязательство, что в случае каких бы то ни было новых публичных выступлений, публикации текстов и так далее он безоговорочно согласен на лечение с проникновением в пямять любой глубины. А под конец сказал: «я больше не создам никаких проблем».
Так оно и вышло. От Малышева с тех пор не было ни слуху, ни духу. Очень долго.
Насчёт Бунге. У него в архиве нашли начало текста, где он описывал своё прибытие на Серебряную и встречу с Антоном. То есть как раз встреча описана не была: текст обрывается на том, что Малышев выходит из леса. С руками, запачканными соком земляники. Который Бунге показался похожим на кровь.
На этом текст обрывался.
Всё тот же день. Просто Саше захотелось со мной поужинать. Ну куда ж я денусь, это незыблемое. Сделал бараньи рёбрышки с красным марсианским луком и земным перцем. Очень старался. Душу, можно сказать, вложил. В результате Саша объелась и теперь отлёживается. А я решил ещё немного посидеть за компом. Точнее, за панелькой. Я к ней клавиатуру подключил. Привык я уже к клавушке. Чего отвыкать-то.
Итак, Антон исчез с радаров. Видимо, хотел, чтобы о нём забыли. О нём и забыли. Довольно прочно.
Так что никто не обратил внимания на то, что некий Малышев вдруг объявился в Мексосе (это столица Серебряной) и попросил медицинской помощи.
Чтобы было понятно: к тому времени Антону было уже хорошо за сто. Жизнь, что называется, к краю подошла. Тем не менее, сохранился он неплохо. Здоровая жизнь на природе и всё такое. Хотя, конечно, какие-то болячки в таком возрасте должны быть. Но он жаловался не на возрастные болячки. Как ни странно, жалоба была на состояние памяти.
А именно. Он утверждал, что в молодости подвергся какому-то воздействию, из-за чего потерял часть воспоминаний. Долго ждал, что они вернутся сами. Теперь убедился, что это невозможно, и хочет воспользоваться услугами специалиста.
Всё это было, конечно, полным бредом. Память он вырезал себе сам, при этом прекрасно осознавая, что ничего вернуть уже нельзя. Да и столько лет ждать, прежде чем обратиться к врачу — зачем? Но на Серебряной никто этой истории не знал, да и с какой стати. Поэтому поступили формально: положили дедушку в больницу, заодно подлатали от всяких старческих хворей (их оказалось на удивление мало) и назначили лечащего врача. Молодого, но очень перспективного Яна Сноубриджа.
Впоследствии Борис Левин с ним довольно много общался. И выяснил, в частности, что именно работа с Антоном-Руматой и побудила Яна вступить в Добровольное Общество за Психическую Неприкосновенность и подписать «Письмо семидесяти пяти». Потому что он тогда впервые увидел, к каким ужасным последствиям может привести неграмотная работа с ментоскопом.
В голове у Малышева он видел, по своему же выражению, «сгоревшие развалины». На которых со временем выросли мхи и плесень. Ну то есть какие-то догадки, фантазии, и всё такое прочее. Мне это сложно себе представить, я не психокорректор. Но вот на Сноубриджа это как-то очень сильно повлияло.
Если вернуться к лечению. Попытки хоть что-то восстановить в этих руинах особого успеха не обещали. Но попробовать что-то сделать было можно. Сноубридж наметил план процедур, согласовал с пациентом и приступил к делу.
И вот в само начале процедуры коррекции — Сноубридж только и успел, что войти в мозг и начать что-то шевелить — старик внезапно впал в кому. Из которой уже не вышел.
Разумеется, действия Сноубриджа были рассмотрены профессиональной комиссией. Буквально каждая команда ментоскопа была просмотрена. Никто не усмотрел в его действиях ни единой профессиональной ошибки.
Однако Ян вбил себе в голову, что это именно он убил старика. Сделав что-то неправильное.
Такое бывает с очень хорошими профессионалами. Они всегда во всём обвиняют себя. Потому что не могут поверить, что бывают обстоятельства, от них не зависящие. Вот пилоты, например, такие вещи очень хорошо понимают. Потому что будь ты асом из асов, а случись в экватории вакуум-возмущение хотя бы на три балла, и от всего твоего лётного мастерства осталось, считай, процентов тридцать. А если четыре балла — то десять. Ибо тут начинаются «неизбежные в пространстве случайности», как говорят космофлотовцы.
Но вот врачи так не думают. У них гиперответственность. У психокорректоров тем более. Оно, наверное, и хорошо. Тщательнее работать будут. Но вот когда такая ситуация, как с Антоном — что делать? Тут нужна как раз психокоррекция. А это случилось с психокорректором, возненавидевшим психокоррекцию.
Да-да. Сноубридэ впал в самоосуждение, которое перешло на профессию. Вступил в ДОПН, подписал «Письмо семидесяти пяти». Кончилось всё это ракопауком. И всё из-за чувства вины. Как я в своё время и предполагал.
Кстати, насчёт моих тогдашних догадок и открытий. Почти все они оказались мимо.
