Анжела смотрела на него с пола сухими воспаленными глазами. Смотрела, будто ожидая ответа на только что заданный вопрос.
* * *
– Откуда у тебя пистолет?
– Не твое дело.
– Он легальный?
– Ты что, дурак?!
– Зачем тебе пистолет?
– Вот привязался на мою голову… Не твое собачье дело!
Влад почувствовал, что теряет над собой контроль. Глубоко вдохнул; Анжела сидела перед ним оскаленная, злобная, похожая на только что вытащенного из норы хорька.
– Давай по порядку… – медленно сказал Влад. – Я сильнее. Я свяжу тебя и упрячу на чердак. И уеду, куда глаза глядят. Знаешь, что с тобой будет?
– То же самое, что и с тобой, – отозвалась она сквозь зубы.
– Тебе от этого станет легче?
– Еще как. Я, может быть, выживу специально затем, чтобы порадоваться твоей смерти.
– Хорошо, – Влад прикрыл глаза. – Скажи мне, милая девочка… что такое оказалось у меня в чашке, когда некоторое время назад здесь, в этом доме, я ни с того ни с сего потерял сознание?
– У тебя в чашке был чай, – заявила Анжела почему-то с торжеством. – А грязные намеки оставь при себе. Еще скажи, что я задумала тебя ограбить. Подсыпала снотворного – и давай шпарить по тайничкам…
– Зачем же грабить, – пробормотал Влад, будто бы рассуждая вслух. – Грабить-то зачем… Когда этот дурачок, писателишка, сам выложит свои денежки, и еще в долг возьмет и тоже выложит… чтобы только довольна была та странная женщина, без которой он не может прожить и недели. Фея.
– Бред, – презрительно бросила Анжела.
– Ты знаешь, я даже рад, – признался Влад. – Когда я воображаю себе, как это было… Вот ты подсыпала эту дрянь мне в чашку, дождалась, пока я отхлебнул, пока отключился… Ты дотащила меня до дивана, тебе повезло, что я не очень тяжелый. Ты трогательно уложила меня… Раздела… Укрыла пледом… А сама легла рядышком, привалилась поплотнее, будто курочка, высиживающая золотое яичко. Будто паучок, бинтующий спящую муху. Ты терпела неизбежные неудобства – ради того, чтобы привязать меня… И все это время привязывалась сама. Ты знаешь, мне нравится сейчас смотреть на твое лицо. На эту вселенскую обиду: как! Муха спеленала паучка! Да как она смела!
– Можешь говорить, что угодно, – сказала Анжела.
– Да, могу. И скажу. Один из распространеннейших комических эффектов в детских мультяшках… когда злобный охотник попадается с свой же капкан. Очень смешно. Вот как мне теперь. Ты попалась, охотница. Теперь думай, как с этим жить.
* * *
Он боялся оставить ее одну – из опасения, что она подожжет дом. На самом деле, наверное, эти опасения были совершенно беспочвенны – но Анжеле нравилось, чтобы Влад думал, будто она способна поджечь дом. И она всячески поддерживала в нем эту уверенность.
Она мстила – мелко, жалко, иногда подло. Она разбрасывала по всему дому предметы своего интимного туалета, она дефилировала в ванную и обратно в одних только домашних тапочках, она врубала громкую музыку как раз тогда, когда Влад собирался работать, она выследила почтальона и отправилась к калитке поболтать с ним, а по ходу разговора распахнула свою рыжую шубу, под которой опять-таки ничего не было; почтальон позорно бежал, в глубине души радуясь, что будет о чем рассказать соседям. Тщедушный человечек с почтовой сумкой на боку был как кукурузник над картофельным полем – щедро сеял во все стороны мельчайшие частицы яда, за ним клубились слухи и сплетни, и Влад, бессильно наблюдавший за Анжелой из окна кухни, подумал, что в этом доме, таком удобном и привычном, все равно больше не жить, а где жить и как – оставалось неведомым…
Анжела вела себя как подросток, которого родители не пустили на вечернику, и вот теперь он стоит на голове, чтобы досадить, навязнуть в зубах, довести весь мир до осатанения. Спокойствие Влада ее бесило; Владу, с другой стороны, все больше сил приходилось тратить на то, чтобы казаться спокойным. И вот когда он уже готов был сорваться, ударить, заорать, то есть сделать то самое, чего так ждала от него Анжела – в этот самый момент все кончилось. Анжела целый день просидела в своей комнате тихо как мышка, так что Влад уже начал беспокоиться; вечером она спустилась к ужину – аккуратная, умытая, гладко причесанная, с виду – очень скромная молодая женщина, медсестра или учительница начальной школы, в жизни не видевшая ни пистолетов, ни даже собственной наготы в зеркале.
Они ужинали в кухне, сидя друг против друга; круг света от лампы лежал на столе, все, попадавшее в этот круг, казалось ясным и простым, зато оставшееся за гранью, в полумраке кухни, было таинственным и пугающим. Особенно пугающим было спокойное лицо Анжелы; Влад ждал подвоха – и дождался, наконец.
– Скольких людей ты убил? – вкрадчиво спросила она, когда подошел черед чая.
– Я писатель, а не наемный убийца, – сказал он мягко. – Ты что-то перепутала.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – сказала она еще более вкрадчиво. – Те люди, с которыми ты… был близок… дружил, любил, да просто учился в школе? Где они все, я что-то их не вижу поблизости, а?
Влад опустил глаза. Кажется, свет лампы стал ярче; белый круг напоминал об операционной, посуда на столе хирургически поблескивала, отблесками резала глаз.
– Я убил одного человека, – сказал он тихо. – Моего школьного друга, Димку Шило. Он знал обо мне правду. Но оба мы тогда надеялись… мы не знали, что от этого умирают. Нам было по семнадцать лет.
– Ты скромничаешь, – сказала Анжела. – Или боишься посмотреть правде в глаза. Если так легко к тебе привязаться, и привязаться до смерти…
– Ко мне не так легко привязаться, – сказал Влад еще тише. – Надо общаться со мной… достаточно долгое время.
– Я заметила, – сказала Анжела сквозь зубы.
Влад оторвал глаза от двузубой вилки, лежавшей на краю тарелочки с нарезанным лимоном:
– Я сразу и навсегда расставался с женщинами, делившими со мной постель. Ты прекрасно понимаешь, почему.
– Ну ты даешь, – сказала Анжела. – То есть ты соблазнял бабу, а переспав с ней, тут же посылал подальше? Чемпион. Нет, честно. Даже уважение какое-то возникает. И сколько же их было?
Влад долго разглядывал ее лицо. Невозмутимое, в чем-то даже обаятельное лицо уверенной в себе женщины.
– Почему же ты не скажешь, что спас мне жизнь? – негромко спросила Анжела. – Ты бы мог окоротить меня. Ты бы мог сказать: я тебе жизнь спас! Цени!
Влад молчал.
– Правда, тогда я сказала бы, – с усмешкой продолжала Анжела, – что ты не меня спасал, а собственную шкуру. Хреново тебе сделалось, и ты прибежал ко мне, чтобы обогреться… признайся, так было дело?
