Я снова кивнул, будто игрушечный китайский болванчик из сказок Андерсена. Ох, не зря он называется болванчиком! Тот, кто все время кивает, — иного имени недостоин.
— Не посадить бы себе на голову вместо арканцев упертых попов… — сказал я, уже скорее по инерции, чем споря с Котей.
В голове у меня теперь крутилось одно — Москва!
Как мне ухитрились надоесть Харьков, Нирвана, Янус, Польша и, как ни удивительно, даже Тибет! Я промчался по этому странному маршруту меж трех стран и трех миров, бросая налево-направо беглые взгляды, — и почувствовал только раздражение. Интересно почему? Слишком быстро? Да нет же, мне доводилось получать удовольствие и от очень коротких поездок. Слишком много? Вряд ли. Ездили мы с Аней по Европе на автобусе, ничего, остались довольны.
Неужели путешествие должно иметь правильные начало и конец? Не должно быть непрошеным и негаданным?
Наверное, так.
Вот и от Тибета никакой радости, и в Польше как-то не заладилось (шестым чувством я понимал, что если бы не помешали полицаи — то у нас с Мартой еще как вечер бы сложился!).
Может, теперь, отправляясь в Твердь по определенному и согласованному маршруту, я смогу получить от путешествия хоть какое-то удовольствие?
— Отправляй меня, Котя, — сказал я. — И, это… как обратно из твоего Арасултана вернусь — сразу выдергивай к себе. Договорились?
Котя кивнул. Встал, вытер губы салфеткой.
— Договорились. Я тебя высажу совсем рядом, у роддома…
Его рука стала скользить по воздуху — будто руны выписывать. За пальцами потянулись синеватые огоньки, и я невольно подумал, что из Коти вышла бы ходячая реклама «Газпрома».
Ну а если бы он жил в Америке — какой-нибудь герой комиксов.
«Человек-горелка».
Я хихикнул, заставив Котю подозрительно глянуть на меня.
Забавно.
Все-таки я ему чуть-чуть не доверяю…
И он мне — тоже…
— Готово, — сказал Котя, отступая. Надпись бледным огнем полыхала в воздухе.
Я шагнул вперед и подумал, что, если Котя желает меня уничтожить, у него есть прекрасная возможность. Выйду я сейчас внутри доменной печи, на дне озера Байкал или в глубине Уральских гор — и все, привет котенку…
В последний момент я догадался открыть рот и вдохнуть — будто в стремительно взлетающем самолете. Если вокруг будет вода или кипящий металл, это все равно ничего не изменит…
Котю я зря подозревал в коварстве.
Я глубоко вдохнул свежий московский воздух, закашлялся и подумал, что вода была бы немногим хуже. Как мы этим дышим? Всю жизнь?
Еще начали слезиться глаза, но не от воздуха — прямо в лицо бил яркий свет от фонаря у ворот. Вокруг было еще темно — ну конечно, в Москве-то время отстает часа на три-четыре, наверное. Раннее утро, поздняя осень…
Падал снежок, крошечный, будто манка. Было даже не холодно — зябко. Я стоял у решетчатых ворот с табличкой «Родильный дом номер 9». В маленькой будочке охранника теплился свет, в паре шагов приплясывал перед решеткой молодой мужчина, одетый так же не по погоде, как и я.
Обернувшись и посмотрев на меня, мужчина не проявил ни малейшего удивления. Дружелюбно спросил:
— Жена?
Я посмотрел на вывеску и невпопад промямлил:
— Муж. Ну, в смысле, я — муж. А там… ага, жена.
Пожалуй, мужчина сейчас готов был слушать любой бред.
— Первый?
— Угу, — наугад сказал я.
— А у меня второй. Или вторая. — Он хихикнул. — Врачам веры нет, мы уже дочку ждали… Замерз?
Неопределенно пожав плечами, я получил в руки металлическую фляжку со свинченной крышкой.
— Глотни.
Все в той же ошалелой послушности я глотнул.
Коньяк тяжело и жарко прокатился по горлу. Блин, ну не с утра же!
— Куришь?
— Угу…
— Держи.
Сигарету из пачки крепкого лицензионного «Мальборо» я взял уже сознательно. Надо было чем-то отбить гадкий вкус во рту. Никогда не пил коньяк по утрам — и правильно делал!
— Дочка — хорошо, два сына — тоже здорово, — рассуждал мужчина. — Эх, я бы пошел на роды, вот честное слово, не боюсь! Жена не захотела. Вдруг, говорит, ты после этого меня разлюбишь, бывали такие случаи… она у меня умная, о родах заранее все прочитала…
Он глотнул коньяка и непоследовательно добавил:
— Все бабы — дуры! Ну и чего бы я ее разлюбил…
Несколько раз затянувшись, я украдкой огляделся. Так… мне идти вдоль ограды роддома…
— Удачи вам, — сказал я. — Пойду, наверное. Мне это… сказали, что пока рано. После обеда сказали приходить.
— Да и мне тоже, — признался мужчина. — Но я уж постою покурю. Загляну потом, узнаю, что и как. Вдруг ошиблись? А? Врачам — им никакой веры нет…
Пожав на прощание протянутую мне руку, я пошел вдоль забора, оставив словоохотливого папашу дожидаться вестей от ненадежных врачей.
Как ни странно, но эта встреча меня развеселила. Я шел и улыбался.
Люди и знать не знали ни о каких функционалах. Жили и радовались. Работали и рожали детей, ездили в отпуск и копили на новый автомобиль, жарили на даче шашлыки и играли с друзьями в преферанс. Функционалы для них были такой же ерундой, как Человек-Паук или трансформеры. И вовсе не факт, что они променяли бы свою жизнь на наши чудеса…
Хотя нет. Променяли бы. Есть такой замечательный приз — очень, очень долгая жизнь. И вот этот приз все перевешивает.
Вот если бы и одно, и другое. И способности, и свободу…
Но собственно говоря, этим мы с Котей и заняты. Ведь верно?
Задумавшись, я докурил сигарету и выбросил ее в лужу за неимением в поле зрения урны. Интересно, ну почему человек уж если решил намусорить, то все-таки отправит свой окурок или смятый пакетик из-под чипсов куда-нибудь в кучу к уже имеющейся грязи? В крайнем случае — в ямку или в лужу, на обочину или в канаву. А тот, кто все же мусорит посреди дороги или тротуара, вызывает общее возмущение.
Наверное, в глубине души все, даже самые неряхи, понимают, что мусорить — нехорошо!
— И где же тут башня? — пробормотал я, озираясь в свете редких фонарей.
Жилой дом, трансформаторная подстанция, еще дом…
Ой!
Это был не дом.
Узенькое трехэтажное здание — один подъезд, по три окна на каждом этаже — было вовсе не жилым домом.
Это был еще один вариант башни таможенника!
Конечно, после домика Василисы в Харькове можно было и не удивляться. Это скорее мое обиталище выглядело необычно стильно даже со стороны Москвы, настоящей башней — пусть и водонапорной.
Но у Василисы в домике чувствовался запах иного мира. Ощущалась функция. Да и ее кузнечное увлечение было налицо.
