– Я тоже. И, без сомнения, это ваша заслуга.
Мистер Либоди был явно польщен, но покачал головой.
– Не моя, – сказал он. – То, что такая девочка, как Мэри, пожелала назвать своего ребенка «даром Божьим»[6] вместо того, чтобы стыдиться его – заслуга всего Мидвича.
– Но кто-то же должен был рассказать жителям поселка, как себя вести? Кто-то же наставил их на путь истинный?
– Это работа целой команды, – сказал викарий. – Работа команды во главе с замечательным капитаном – миссис Зеллаби.
Зеллаби задумался.
– Интересно, – заметил он, – какой вывод следует из того, что в экстраординарной ситуации ваше христианское и мое агностическое отношение к ней оказываются практически одинаковыми? Не кажется ли Вам, что этого следовало ожидать?
– Я бы рассматривал это как признак силы веры. Хотя и могут быть забыты ее формы, но продолжает существовать этика, – сказал мистер Либоди.
– Вы это буквально ощущаете собственными руками, – заметил Зеллаби.
Некоторое время они шли молча, потом он сказал:
– Тем не менее факт остается фактом: как бы девочка к этому ни относилась, она обокрадена. Из девочки она внезапно стала женщиной. По-моему, это грустно. У нее не было возможности расправить крылья. Пора поэзии и романтики прошла мимо нее.
– Вероятно, кто-то с этим и согласится, но я, честно говоря, сомневаюсь, – сказал Либоди. – Сейчас не только поэты попадаются куда реже, чем в наше время, но и женщины стали гораздо темпераментнее и стремятся сразу переходить от кукол к детям.
Зеллаби с сожалением покачал головой.
– Пожалуй, вы правы. Всю мою жизнь я считал тевтонские взгляды на женщин предосудительными, и всю мою жизнь девяносто процентов из них демонстрировали мне, что это их нисколько не волнует. Интересно, это только кажется, что когда я был молод, то вокруг было множество интеллигентных молодых женщин, а теперь их почти нет, а попадаются лишь туго соображающие конформистки?
– Наверное. Времена меняются. Но есть, наоборот, и такие, кто обокраден вовсе не был…
– Да. Только что я заглянул к мисс Огл. О ней этого не скажешь. Она еще слегка растеряна, но и довольна тоже. Как будто ей удалось некое колдовство, которое она сотворила, сама не зная как.
Он помолчал и продолжил:
– Моя жена говорит, что миссис Либоди через несколько дней будет дома. Было очень приятно это услышать.
– Да. Врачи довольны. Она полностью выздоровела.
– А ребенок – с ним все в порядке?
– Да, – грустно ответил мистер Либоди. – Она его обожает.
– Такое впечатление, что даже в тех, кто больше всех возмущался, заговорила природа, – сказал Зеллаби. – Но, как мужчина, должен заметить, что мне это начинает казаться немного скучным. Чувство какой-то пустоты, как после битвы.
– Это действительно была битва, – согласился Либоди, – но, в конце концов, сражения – это лишь наиболее яркие эпизоды кампании, и мы выдержали пока только первое из них. Теперь мы несем ответственность за пятьдесят восемь новых душ, появившихся среди нас. Пятеро, включая вашего сына, – не хочется говорить «нормальные», чтобы не бросать тень на остальных, – обычные, не золотоглазые. Из пятидесяти трех оставшихся тридцать два рождены замужними женщинами и могут считаться законными – то есть, ввиду отсутствия доказательств противного, с точки зрения закона мужья этих женщин предполагаются отцами новорожденных. Остается двадцать один, родившиеся вне брака, и матерями двенадцати из них являются девушки от семнадцати до двадцати четырех лет. Думаю, частью нашей кампании должна стать защита их интересов.
– Это верно. Будут проблемы, – согласился Зеллаби. – И, конечно, не все золотоглазые дети сейчас находятся в Мидвиче. Пять молодых женщин с Фермы уехали домой или куда-то еще. Кроме того, есть и моя дочь Феррелин.
– И моя племянница, Полли, бедная девочка, – сказал Либоди.
– Всего получается шестьдесят – шестьдесят кого? Кто они? Откуда? Мы до сих пор знаем о них не больше, чем в январе. Вы слышали, конечно, что Уиллерс считает их всех необычайно развитыми для новорожденных – во всех отношениях, к счастью, кроме размера?
Мистер Либоди кивнул.
– Каждый может заметить это сам. И есть что-то странное в том, как они смотрят на нас этими своими глазами. Они… чужие, понимаете? – Поколебавшись, он добавил: – Я знаю, что вам подобные мысли не очень понравятся, но мне почему-то все время кажется, что это какое-то испытание.
– Испытание, – повторил Зеллаби. – Но кого испытывают? И кто?
Мистер Либоди покачал головой.
– Наверное, мы никогда этого не узнаем.
– Интересно, – сказал Зеллаби. – Ведь чистая случайность, что это произошло именно у нас, а не в Оппли, или в Стоуче, или в любом из тысячи других поселков. С другой стороны, само это событие явно неслучайно. Так что, возможно, это и самом деле некое испытание. А мы – случайно ли взятый для него образец? В конце концов, вопрос мог заключаться в том, согласимся ли мы с навязанной нам ситуацией или предпримем какие-то шаги, чтобы ее отвергнуть? Ну что ж, на этот вопрос мы ответили. Впрочем, это вопрос второстепенный. Есть и более существенные: кто проводил испытание? И зачем? Я уже не спрашиваю, как? Знаете, со всеми нашими волнениями мы совсем упустили невероятную, чудовищную возможность… Как вы уже сказали, они чужие… и мы не должны об этом забывать. Мы должны сейчас очень хорошо подумать и полностью отдать себе отчет в том, что они именно чужие; что они посланы к нам с неизвестной целью… Или это звучит слишком фантастично?
– А что тут вообще можно сказать?.. – пожал плечами Либоди. – Но разве у нас есть иной выход, кроме как смотреть и надеяться, что мы это узнаем? Узнаем или нет, но у нас есть обязанности и чувство долга по отношению к ним. А теперь прошу меня извинить… – Он поднял щеколду на калитке Форшэмов.
Зеллаби проводил взглядом викария, свернувшего за угол дома, а затем повернулся и пошел назад той же дорогой, погрузившись в раздумье.
Пока он не добрался до лужайки, ничто не отвлекало его внимания, а затем он увидел миссис Бринкман, которая быстро приближалась к нему, толкая новую сверкающую коляску. Возможно, он обратил на нее внимание только из-за того, что миссис Бринкман, вдова морского офицера, имевшая сына в Итоне и дочь в Уайкомбе, раньше не имела обыкновения куда-либо спешить. Через несколько секунд она остановилась, с беспомощным видом застыла ненадолго над коляской, потом взяла ребенка на руки и подошла к памятнику жертвам войны. Там она села на ступеньку, расстегнула блузку и поднесла ребенка к груди.
Подойдя ближе, Зеллаби приподнял свою поношенную шляпу. На лице миссис Бринкман появилось выражение досады, она покраснела, но не двинулась с места. Потом, как бы защищаясь, сказала:
