Он резко оглянулся назад, едва успев взять трубку. В другом конце зала раздался истошный крик. Кричала женщина. Произошел несчастный случай. Что-то ужасное.
Джон вскочил и бросился на крик, лавируя между столами.
Теперь он мог слышать слова:
– Я не сделала ничего плохого... Я не сделала ничего плохого! Оставьте меня в покое!
Репортеры, сценаристы, режиссеры продолжали разговаривать по телефону, работать с компьютерами, даже беседовать друг с другом. Ну и ну, да что такое с ними творится? Им совершенно наплевать! Они даже не повернули головы!
– Что случилось? – спросил Джон Хэла Розена, телесиноптика.
Хэл, худощавый добродушный парень, сидел за своим столом, перелистывая копию метеосводки и рассматривая сделанные со спутника фотографии, увеличенные на мониторе. Едва взглянув на лицо Джона, он вскочил на ноги, встревоженный:
– Что?
Джон снова услышал женский голос:
– Отойдите от меня! Пожалуйста! Я не сделала ничего плохого!
Голос доносился из офиса Тины Льюис.
– Тина! – Джон бросился в офис, Хэл следовал за ним попятам.
Тина сидела лицом к стене, держа в руке сценарий. При их появлении появлении отнюдь не тихом – она резко повернулась в крутящемся кресле, испуганная и раздраженная.
– В чем, собственно...
– С вами все в порядке? – взволнованно выдохнул Джон. Тина нарочито медленно положила сценарий на стол и осведомилась:
– Ты вообще стучишься когда-нибудь? Не помню, чтобы я приглашала вас сюда.
– С ней все в порядке, – сказал Хэл, не зная, куда спрятать глаза.
– Я слышал ваш крик, – сказал Джон. Тина сердито уставилась на него – и даже рот открыла от изумления.
– Крик?
Она смотрела на Джона своим обычным гневным взглядом. Но потом произошло некое жуткое превращение, и написанный на ее лице гнев медленно сменился выражением муки, Тина запрокинула голову назад, из глаз ее хлынули слезы, рот искривился в стоне невыразимой боли – и из него вырвался крик: «Оставьте меня в покое! Я имею право! Это было мое законное право!»
Джон оцепенел. Он не сводил взгляда с Тины.
– Вы... вы уверены, что с вами все в порядке?
– Баррет, – осведомился другой голос, – тебе что-нибудь нужно?
Это был голос Тины Льюис. Он раздавался из этого искаженного страданием рта.
Джон поморгал. Он посмотрел на пол. Потом снова посмотрел на Тину Льюис.
Она ломала пальцы и мотала головой от боли.
– Баррет? – Голос опять не увязывался с лицом. Он звучал встревоженно, недоуменно.
Теперь Джон увидел, как Тина поднимается с места, – она уже не плачет, не кричит, просто слегка обеспокоена, изумлена и смотрит на него так, словно он... словно он...
– У тебя все дома? – Теперь она снова рыдала, снова стонала от боли.
Джон мысленно осадил себя. Он усилием воли выбросил из головы стоящий перед ним образ, собрал все оставшиеся силы, взглянул прямо в глаза рыдающей, бессильно колотящей по столу кулаками женщине и сказал:
– Черт, этот дурацкий принтер! Его нужно смазать или еще что-нибудь. Он издает звуки, страшно похожие на женский крик. Мне показалось, это вы кричите!
– Убирайся из моей жизни! – провизжала она, съеживаясь и прикрывая голову руками. – Мне не нужно твое сочувствие! Просто оставьте меня в покое!
– Тебе нужно проверить слух, – сказала другая Тина. Настоящая Тина? Одна из Тин? – А теперь выйди отсюда. – Она снова взяла сценарий, села в кресло и повернулась к ним спиной.
Они вернулись к столу Хэла. Хэл слегка поддерживал Джона под руку. Джон поковырял пальцем в ухе. Он до сих пор слышал истошные вопли, доносившиеся из офиса Тины.
– Боже мой, Боже мой.
– Вот, присядь-ка, – сказал Хэл, подкатывая поближе к столу кресло на колесиках. Джон сел.
– Ты все еще слышишь что-нибудь? Джон прислушался.
– Уже нет. – Он натужно усмехнулся, попытался как-то сгладить неловкость. – Наверно, я сижу слишком близко к принтеру. А может, это мой телефон.
Хэл сел, положив один локоть на стол, и несколько мгновений внимательно смотрел на Джона.
– Ты уверен, что слышал крик Тины?
Джон пожал плечами. Он изо всех сил старался сохранить вид человека нормального, разумного, отвечающего за свои действия.
– Ну видел ли ты когда-нибудь более нелепую сцену? Бог мой, я ведь действительно подумал... Ну и дела!
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Да... Конечно.
Похоже, ответ не удовлетворил Хэла.
– Знаешь... ты только что пережил настоящую трагедию, Джон. Может, тебе еще рано возвращаться на студию, в эту беготню и напряженку?
Джон уже приготовился уйти от разговора на эту тему. Он взглянул на часы и встал.
– Слушай, сейчас сюда должен подойти мой сын, и если ты полагаешь, что у меня слуховые галлюцинации, то дождись его появления – и ты решишь, что у тебя зрительные галлюцинации. Мне надо позвонить в регистрационное бюро.
– Ну, давай.
Джон вернулся к своему столу и подхватил телефонную трубку, которую оставил болтаться на шнуре. Всего в нескольких футах от стола стоял Раш Торранс, удивленно вытаращив на Джона глаза.
– Что случилось?
– Так, ничего особенного. Мне послышалось, будто кто-то позвал меня. Ложная тревога.
Раш принял объяснение и вернулся к своему компьютеру. Джон старался сохранять как можно более нормальный вид, сознавая, что все в отделе точно так же удивленно таращатся на него. Он прижал трубку к уху и набрал номер регистрационного бюро. Пока Джон разговаривал с секретаршей, предупреждая ее о скором приходе Карла, он почувствовал, что сотрудники постепенно отводят от него любопытные взгляды.
Потом он тяжело опустился в кресло и тупо уставился на монитор. Компьютер продолжал подсказывать ему: Вноси поправки, читай текст, делай что-нибудь. Нет, работа подождет немного. Джон был напуган.
Это произошло снова, но на сей раз случившееся носило более конкретный, более личный характер. Вместо невнятных, отдаленных, незнакомых голосов он услышал голос Тины Льюис. Джон явственно слышал ее, и он видел ее так ясно, так отчетливо, что ошибочно принял увиденное за... реальность? Но было ли это реальностью?
Он тихо выругался. Рецидив действия ЛСД. Вероятно, дело в этом. Псевдоинтеллектуал, наркоман, радикально настроенный студент шестидесятых теперь платит по счетам. В те далекие времена Папа постоянно предупреждал Джона, что когда-нибудь ему придется за все заплатить. Он обычно вспоминал о Папе всякий раз, когда клал в рот тот крохотный кусочек сахара: «А это за тебя, Папа». Теперь все нервное напряжение последних дней – вызванное сначала поведением отца, потом его смертью – разбудило и выпустило на волю какую-то спавшую часть его сознания, и он опять оказался в прошлом, в далеком бунтарском прошлом. Как поэтично. Каждый раз, погружаясь в мир галлюцинаций под влиянием наркотиков, он думал о Папе; теперь навязчивые мысли о Папе вызывают галлюцинации без всяких наркотиков.
