— Трана не предавал. Он служил мне в моем уединении. Ты видел его вдову, она принесла тебе пищу. Он был ее единственным мужем.
Я с непониманием посмотрел на нее.
— Но как же…
— Это не Трана. Трана умер. Они убили его сознание. Они хотели убить и Нарт, но Нарт сломала им зубы. Она победила в битве разума, притворилась поверженной, спряталась и ударила неожиданно, когда враг думал, что все уже кончено — и никого не было рядом, чтобы помочь ему, ни самих сургири, ни их проклятых машин.
Так вот оно как. Еще одна сказка оказалась почти правдой. Сургири не пожирают мозг, они его захватывают. Но как? Разве голова — это крепость, в которую можно посадить свой гарнизон?
— А… Нарт… Она сейчас где?
— Здесь. Нарт моя дочь. Ты ведь заметил сходство?
— Слепой бы заметил.
— Ты еще поговоришь с ней. Позже. Она готовится к отъезду.
— Она уезжает?
— Уезжаешь ты.
На этих словах я опешил. Только что ведь решил, что получится отдышаться, отсидеться, собраться с силами и мыслями, спокойно поговорить с Полом, если он снова объявится…
— Я тоже поеду, — Армир по-своему поняла мое состояние. — И Нарт. Здесь нельзя задерживаться. Иные могут прийти в любой миг. Мы бессильны.
И тут я вспомнил, как с неба три огнелуча безуспешно пытались пробуравить скафандры сургири.
— Скажи мне, кто стрелял? Из трех выжигателей, с неба?
— Айбис.
— Птица?!
— У нее четыре руки.
— Но… Как ты управляешь ею?
Армир посмотрела на меня как на задавшего неуместный вопрос:
— Я не управляю. Мы решаем вместе.
— Она… Разумна?! — голова моя шла кругом от неожиданностей.
— Более, чем ты, — снова тихий смешок.
Показав следовать за собой, хозяйка Нагорной двинулась вглубь колонного зала. Я старался не отставать. Диковинные морды, хвосты, плавники, лапы, крылья, когти, цветы, стебли, плоды окружали меня, с удивительным мастерством вырезанные из твердого камня. Такой камень может стоять тридевятилетиями без единой царапинки. Сейчас по нему не режут, считается слишком неудобным материалом.
Среди колонн, оказалось, скрыты ступени. Вьющаяся лестница. Армир повела меня вниз, минуя несколько этажей. И вот мы ступили на темный холодный пол большого зала. В стенах горели круглые фонарики, пахло металлом, смазкой, чем-то еще неприятным. Напоминало запах в механических мастерских Башен, где ремонтируют самокатные повозки, ктары, насосы и прочие машины, практически неизвестные за периметром стен, но более-менее широко применяемые в Хампуране.
Нос мой, привыкший раскладывать запахи так же, как уши раскладывают звуки, выделил еще один, смутно знакомый, которого никак не должно бы обнаружиться здесь… Так пахло в секретной мастерской жрецов Звездного огня, куда нас водили при инициации второй трети обучения.
Это был запах вирманы.
Пройдя за перегородку, закрывающую едва не половину зала, я увидел его. Огромную машину желтоватого металла, с высоким выпуклым лбом и круглым затылком. «Это кабина, — напомнил я себе, — в ней сидит управитель-наездник, и еще несколько человек могут влезть».
— Знаешь, что это? — с оттенком любопытства спросила моя спутница.
— Вирмана.
— Молодец, — любопытство, уже смешанное с одобрением, сильнее проявилось в голосе. — Умеешь им управлять?
— Нет. Только на словах, — нам показывали вирману, даже пустили посидеть внутри и рассказали, что делать, чтобы он летел, но попробовать никому не дали.
— Тогда не будем рисковать, поведу сама. Нарт!
Выпуклый лоб распался на три части, и нам предстала девушка. Конечно, я узнал ее, но казалось, она помолодела лет на десять. Движения ее были полны грации, в лице светился ум.
Легко она выпрыгнула из машины и подошла к нам. Темные волосы всколыхнулись и опали, и я снова заметил, что больше не испытываю брезгливости, свойственной нашему чванному хампуранскому обществу. Напротив, они мне нравятся, как и сама девушка.
— Ксената, — поприветствовала она меня без церемоний. Голос, в отличие от матери, ей достался мягкий, словно обволакивающий. От такого щекотится в груди.
— Нарт. Рад, что ты здорова.
— Я притворялась. Он мог понять. Тот, кто вселил отражение в Трану.
И тогда я задал вопрос, который мучил меня целый день. Я повернулся к Армир и спросил:
— Как они делают это?
— Как-то делают, — пожала плечами хозяйка Нагорной. — У всех свои тайны. Я знаю только выдавленное на пластинах. В храмах много золотых пластин, больших и тяжелых. Со старых времен. Очень старых времен…
— Расскажи!
— Ты знаешь, что твоим телом управляет то, что закрыто под черепом головы? Мы называем это «мозг»?
— Да, конечно.
— Представь себе невозможное. У тебя вынули мозг, у меня вынули мозг, тебе вложили мой, а мне — твой. Что будет?
Я пока не понимал, к чему она клонит, и предположил:
— Я начну видеть твоими глазами, а ты — моими?
— Нет, мы умрем, — сухо усмехнулась она. — Потому что тридевять по тридевять тонких канальчиков не совпадут. Но если бы совпали, ты оказался бы прав. Мы не можем пересадить мозг, чтобы он оживил тело, и сургири не могут. Что же делать?
Я пожал плечами, совершенно не представляя себе, что.
— Ты знаешь, почему твое тело слушается тебя? Что делает мозг, чтобы ты поднял ногу или пошевелил пальцем? — продолжала она.
Легкость вопроса слегка удивила меня:
— Мозг командует. Управляет.
— А как он это делает?
Я задумался. Действительно, как? Ведь не палкой же. И не током крови. Должно быть что-то быстрое, мгновенное…
— Молнии, — ошеломила меня Армир.
— Что?
— Молнии. Много маленьких незаметных молний постоянно бегают между кончиками тонких чувствительных усиков памяти, связывая их друг с другом то так, то иначе. Мозг отправляет такие молнии по каналам сети, подобной кровеносной, но течет в ней не кровь, а невидимый огонь, и команда летит мгновенно. Ты не узришь этого огня и не почувствуешь его, даже если рассечешь тело и попытаешься найти, настолько он слаб. Но его достаточно, чтобы передать приказ. Молния приходит в твои мышцы, они сжимаются или разжимаются. Так происходит движение.
Действительно, как просто. И… похоже на правду. Неужели святоши не знают об этом? Или обучают этому только на более поздних ступенях посвящения? Мне надо как можно дольше оставаться рядом с Армир, она — великий ученый, она сможет научить меня многому!
Видя, что я молчу, и решив, что понимаю, она перешла к следующему шагу:
— А как ты думаешь, почему мы помним? Почему что-то мы помним долго, что-то забываем сразу, что-то помним хорошо, что-то плохо? Но иногда бывает, что совсем забытое выскакивает из глубины со всей яркостью, как будто только что произошло? Ты знаешь, почему так?
