Слой быстрого времени изнутри больше и без труда вместит несколько человек. Был бы Гераклом – так и поступал, но максимум что могу – взять двоих, потоньше да худощавей. Или детей: они легче.
Сжав зубы и стараясь не глядеть на мужчину, я вытащил его из квартиры и спустил на относительно безопасный пятый этаж, где пострадавшего приняли Андрей и Палыч. Генка с Петром дожидались своей очереди. Недолго на самом-то деле: по их часам я летаю вверх-вниз как реактивный. Выше работали два отделения из других расчетов. На шестом было не так жарко, не то что на седьмом.
Я вернулся назад. На второй площадке бесчинствовал огонь: от дверей почти ничего не осталось и без моей помощи. Невольно сторонясь замерших в танце рыжих языков, я шагнул внутрь. Пламя за невидимым кругом двигалось замедленно, вальяжно, будто и не горело бешено, а всего лишь расплывалось по воздуху, облаком в безветренную погоду. И мгновенно вскипало на границе, за доли секунды пожирая всё, до чего могло дотянуться. Время в буферной зоне ускорялось так, что несколько лет спрессовывались в минуту.
И вновь погорельцам "везло" – успели удрать на балконы, где их обязательно снимут. Рано или поздно – снимут. Ну а Феникс спасает безнадежных, тех, к кому не успеют пробиться. Грязная работа – во всех смыслах. Что ж, мне не привыкать. Остались восьмой и девятый. Вперед, птичка!
Подкоптившегося, но крепкого на вид старика я обнаружил в ванной. Выносить пожилых я зарекся после того, как один дед умер у меня на руках. Но этот был не такой уж старый, и я рискнул. Затем подобрал бьющуюся в истерике женщину: она ничего не соображала и металась по кухне, кидаясь на стены, – никак не могла найти выход. Больше на восьмом никого не было.
Дыхание сбивалось. Судорожно глотая задымленный воздух, давясь и кашляя, я мечтал о горных вершинах, где лежит снег, о чистом и морозном, колючем, живительном… Я никак не мог набрать полную грудь. Высунулся за перила и ловил налетавший ветер, пил про запас. Но ветер грозил иной опасностью – раздувал огонь.
Из подъезда выскочил Николаев – нечеткий, исчезающий силуэт; кометой взрезал пространство. Опять кого-то "спас"! Ход "птички" замедлился, из болида он превратился в смазанное пятно. Отнес к "скорым" мужчину в тлеющей одежде и рухнул на землю: копить силы для следующего рывка. Я бы даже сказал, театрально рухнул. Знаем мы его трюки. Дешевый из тебя актер, Олег Батькович, не возьмут тебя в Мариинку. Так и лежал, не двигаясь: уродливый манекен, грязная клякса на фоне молодой травы.
К нему – вот молодец! – подбежал давешний репортер. Что, попался? Попробуй оттолкни. Заткнуть рот свободной прессе не удастся. Изволь отвечать, сколько лет жизни отобрал сегодня!
Однако репортера прогнал человек в камуфляже и теперь что-то втолковывал Николаеву. От чрезмерного любопытства я высунулся по пояс, не обращая внимания на огонь. А он уже облизывал балкон, развевался на ветру багровым стягом, жег открытые участки кожи.
Надо уходить! Спасаться самостоятельно. Я здесь как между молотом и наковальней. В комнате, словно в горне, ворочалось пламя, и невидимый подмастерье раздувал мехи! Забраться на крышу? Перебежать к торцу здания, где огонь не так силен? Меня заметят и снимут. Сидеть, забившись в угол, и в конце концов получить ожоги третьей или четвертой степени вовсе не хотелось. А если сюда ворвется Николаев?! Я лучше спрыгну и разобьюсь, чем позволю ему приблизиться!
Внизу безутешно, с надрывом закричала женщина. Она вырывалась из рук санитаров и голосила, голосила…
Будто откликаясь, на кухне соседней квартиры лязгнула форточка, распахнулась под напором горячего воздуха. Из нее повалил дым; на подоконник легли оранжевые отсветы. Стекла дребезжали. Громыхнуло – утробно, мощно, и я дернулся как ужаленный – еле слышимый, словно издалека, донесся детский рев. По-настоящему, взахлеб. На меня точно спикировал десяток разъяренных ос. Я присел, закрывая лицо от ядовитых жал, в глазах потемнело. Ситуация донельзя напоминала… А, черт! Николаев вот-вот пойдет на второй круг! Спасать, как же. Взрослые – ерунда, их жизнь давно испорчена, у них, ха-ха, есть выбор. Да или нет. Николаев обязан спросить, если человек в сознании. Правда… никто еще не отказывался. Но ребенок?!
Кто живет в квартире? Хоть убей, не вспомню! Дежурные "здрасте – до свидания – соль не одолжите?", а встретишь в магазине – и не узнаешь. Сколько у них детей, один? Какого возраста? Почему ребенок не догадался выйти на балкон? Взрослых нет дома?
Спину обдало жаром: дым накатывал волнами, частички гари – осиная стая – роились, отблескивая угольно-рдяными брюшками. Полотенце высыхало, и дышать становилось всё труднее.
Что же творится у соседей? Или всё не так плохо? Лаврецкий, не оправдывайся! Ясно, что поджилки трясутся: геройствовать на словах – совсем не то, что на деле. Раз у тебя горит, значит, и там. Стало быть, надо лезть. Достану, потом – на балкон, выберусь на крышу… А если не сумеешь? Погибнете вместе! Тем более… вдруг их двое? Я лихорадочно пытался вспомнить – и не мог. Мысли расползались драной ветошью.
Зачем тебе лезть за детьми? Зачем?! – потому что тогда их спасет Олег! Врагу такого не пожелаю.
Я прикинул расстояние между балконами: прыгнуть не сумею, не спортсмен. Однако допустить, чтобы этот негодяй… Я расшвырял барахло и, поднатужась, выдрал из-под матраса доски. Перекинул на соседний балкон. Чертовски ненадежная опора, но что делать? Поборов страх, я залез на перила.
Мир ухнул в тартарары, под ногами разверзлась пропасть: тянула в себя, засасывала.
Заставив себя не глядеть на землю, я сосредоточился на балконе. Тот был почти пуст, в углу приткнулась кособокая самодельная этажерка, на обшарпанном табурете стоял таз с прищепками, хорошо видными отсюда.
Прикрыв глаза, я ступил на шаткий мостик.
Только не смотри вниз, не смотри… Шажок. Другой. Ме-едленно. Та-ак, молодец. Доски – шампуры громадного мангала – предательски гнулись.
От напряжения я весь взмок. В голове плескались обрывки дурацких мыслей: сорвусь, упаду… если не умру сразу, то… Боязнь шла рядом, окатывая зябкой дрожью, от которой стучали зубы. Жутко хотелось повернуть назад.
Мог бы – влепил себе пощечину. Трус! Слабак!
Прилив злости стряхнул оцепенение. Я будто начал двигаться быстрее… не знаю почему – так казалось.
Сегодня быстрый слой держался недолго – часа полтора по внутреннему времени. Снаружи прошло минут шесть. Я был готов к отключению и последнего из спасенных – мужчину лет уже… сорока – не отдал напарникам, а вынес из подъезда самостоятельно. Чутье не подвело: секундой позже меня выбросило в нормальный, "медленный" поток. Мужчина был с девятого, я не успел обследовать этаж до конца.
