– Были и есть, – сквозь зубы сообщила Анжела. – А Оскар написал завещание, по которому здоровый кусок достается мне. Им – фирма. Мне – деньги. По-моему, все честно.
– Но они так не считают? Слушай, а дата на завещании какая? Уж не подписал ли он…
– Да, – Анжела мрачно кивнула. – Он переписал завещание… прежнее-то было другое, ясен пень… переписал в мою пользу за три дня до того, как помер на утренней пробежке. Неудачно-то как получилось.
– Неудачно, – согласился Влад.
– Родственнички сразу принялись за дело, – вздохнула Анжела. – бедного Оскара три раза хоронили, потом по настоянию дочки выкапывали и обследовали на предмет яда и все такое. Три раза! В первый раз я рыдала, как белуга. На второй раз мне было страшно. На третий мне уже ржать хотелось, ели сдерживалась, нервный такой смех… На четвертые похороны я даже не пошла. Уж на что Оскар был противный, но таких измывательств после смерти даже он, по-моему, не заслужил…
– И что сказала экспертиза?
– Ничего, – Анжела махнула рукой. – Меня таскали к следователю каждый день. Прислугу допрашивали чуть ли не под детектором лжи. Все наши с Оскаром тайны вытащили на поверхность… Те три дня, что прошли между новым завещанием и смертью на пробежке, расписали по минутам. Ни одна скотина не сомневалась, что я его каким-то образом уморила. Они доказывали, что я его не любила. Ну и что? Не убивала ведь. Они доказывали, что я над ним издевалась… Это неправда, я только иногда, когда он сильно меня доставал, собирала вещи и делала вид, что ухожу. Денька на три-четыре. А он начинал на стенку лезть уже на другой день, так привязался. И представляешь, Влад, какая смехота – он думал, что это называется любовь! Что это и есть та любовь, которая как НЛО – все знают, что она есть, но мало кто ее видел. Мой бедный Оскар был старичок, который думал, что видел летающую тарелку! А эти, все, начиная от суки-Ксении, его дочки… Она его сама терпеть не могла… Но доказательств-то моей вины и не было! Не было, не было… Как они злились, Влад! Они меня голыми руками готовились рвать…
Анжела опустила глаза.
– А почему он вдруг изменил завещание? – мягко спросил Влад.
– Потому что я его об этом попросила, – просто сказала Анжела.
– Попросила?
– Настойчиво попросила. Я сказала, что или завещание, или я ухожу.
– И об этом разговоре тоже было известно?
– Разумеется, – Анжела снова вздохнула. – Прислуга-то обо всем донесла… А я говорю на следствии: ну и мало ли какая жена грозит мужу, что она уйдет? Их, следователей, собственные жены так не делают, что ли? Да, я хотела этих денег. По справедливости они мои. Но Оскара я не убивала! Он сам умер…
– Отличненько, – сказал Влад, и Анжела почуяла отвращение в его голосе.
– Ну да, – сказала с вызовом. – Я расчетливая стерва. Ради денег готова на все. Ты не знал? Ты ночевал когда-нибудь под мостом?! Ты жрал из мусорного бака? Когда я удрала от Гарольда, у меня не было… ну ничего. Только сопли при мне – мои. Синяки – тоже мои… Шрамы от Гарольдова ремня…
– Любой мерзавец, будучи пойман за руку, станет рассказывать о своем трудном детстве, – сказал Влад. – Да так, что слезы навернутся.
– Пошел к черту, – сказала Анжела и, бранясь, вылезла из машины. Некоторое время Влад слышал, как удаляется хруст веток и сдавленные проклятья; потом стало тихо.
* * *
Она вернулась под утро; Влад лежал на откинутом сиденье, кутаясь в плед. Лежал на самой грани сна и яви; когда вернулась Анжела, сон соскользнул, и сделалось холодно.
Она молча влезла в машину. Попросила сильно севшим голосом:
– Включи печку…
Он потянулся, завел мотор и, выждав немного, включил обогрев.
– У меня там чай в термосе, – сказал со второй попытки (его голос тоже, оказывается, охрип). – На заднем сидении, посмотри-ка…
– Прости меня, – сказала Анжела. – Двадцать лет вот так с тобой мучиться… я, наверное, раньше околею.
– Не вздумай, – сказал Влад. – У меня есть планы на будущее. Только про Гран-Грэма будет минимум десять книг… Так что ты, пожалуйста, следи за своим здоровьем.
Она отхлебнула от пластиковой чашки:
– Я вот думала… Наверное, я дура. Другой бы человек с такими возможностями… Особенно если он – молодая красивая девка… Чего бы не сделал! А я…
Она уныло махнула рукой.
Влад смотрел, как она пьет. Как катится теплая капля чая по ее подбородку.
– Дело против тебя закрыто? – спросил наконец.
– Да, – Анжела кивнула почему-то безнадежно.
– Кто за тобой гонится?
– Я думала, они отстанут, – вздохнула Анжела, вытирая подбородок. – Но им очень жалко денег. Они думают, если меня пришить, деньги удастся отсудить обратно…
– Ты хочешь сказать, что они способны нанять убийцу?!
– А черт их знает. Тут такое дело, я не хотела тебе говорить… В номере у меня кто-то был. Рылся, вроде как вор. Деньги взял кое-какие… чтобы я подумала: обокрали. Но не тут-то было! Записную книжку увел. Там, правда, ничем особенным не разживешься, я бумаге лишнего не доверяю… Но на кой хрен вору – старая записная книжка?
– И ты из-за этого решила сбежать? – спросил Влад. – Или что-то еще было?
– Как ты думаешь, – не отвечая, продолжала Анжела, – если со мной случится несчастный случай… Думаешь, будет столько же шума, как после смерти бедняги Оскара? Хоть почешется кто-то, как ты думаешь?
Влад заложил руки за голову.
Анжелино яркое пальто было перепачкано землей и глиной, один рукав надорван, к полам пристал сухой репей. Она сидела рядом с ним – жалкая, усталая, упрямая и злая, как выбирающаяся из кринки с медом оса.
– Скажи пожалуйста, – вкрадчиво спросил Влад, – а где ты была и что ты делала с тех пор, как сбежала от Гарольда, и до того момента, как вышла замуж за Оскара?
– Я тебе расскажу, – невозмутимо пообещала она. – Потом.
* * *
«…Мы тянем ветки, создавая узы.
Мы тянем корни, образуя связи.
Мы – кружево. Подчас чужие листья
Октябрьский ветер рвет из наших пальцев,
Подчас чужая сломанная ветка
Приносит боль. Мы лес. Мы так живем…
Был лес. Густой. А мощное дерево, растущее в густом лесу, обязательно переплетается корнями – и ветками – с рядом растущими соседями…
А в центре леса была поляна, огромная и круглая, как школьный циферблат. А в середине ее стояло единственное дерево – железное. Ржавое. Под землей шевелились стальные корни, и скрипучие ветки тянулись в поисках прикосновения… Оно, может быть, было очень нежным, это дерево. Оно, может быть, искало дружбы. И участия. Компанейское такое дерево.
